О, он определенно заснет.
Хоть и проспал последние три дня, но не отдохнул. Просто восстановил свою энергию… которую потратил, ухаживая за Фокс. Его веки отяжелели. Напряжение ушло из костей и мышц.
Бьорн не сопротивлялся. Он позволил себе задремать, задаваясь вопросом: «Как может Фокс Наказывающая так идеально мне подходить?»
Фокс застонала от неожиданного наслаждения. После порки она скорее существовала, чем жила, агония стала ее постоянным спутником. При каждом вздохе или движении, она плакала как ребенок, боль усиливалась. Малейший ветерок заставлял ее молить о смерти. То есть она просила о смерти каждый миг каждого дня. Теперь, она чувствовала себя великолепно! Даже потрясающе. Она была совершенно новой, очищенной изнутри.
Недоверие утих, но прекратил болтать, предпочитая стонать. Словно он тоже страдал. Может быть, он получил увечья, пока Фокс спала? Такое возможно? Если да, то как?
Чудесно расслабленная и полностью исцеленная, она потянулась. Блаженство! Ни единого намека на дискомфорт.
Должно быть, кто-то отнес ее в постель, потому что она лежала на самых теплых, самых мягких простынях всех времен. Вероятно, смесь шелка и облака. Ммм, и пахли они фантастично. Как сандаловое дерево и… Бьорн?
Учащенное сердцебиение заставило ее открыть веки. Эх. Все расплывалось. Где она? И где Бьорн? Он не навещал ее уже несколько дней.
Движение справа. Фокс напряглась и подняла голову, быстро моргая. Наконец ее зрение прояснилось. Бьорн! Он здесь, вытянулся рядом, одно из его мягких, пушистых крыльев обволакивало ее шеи до лодыжек.
«Я в постели с Бьорном».
«Я в постели с Бьорном, и мы обнимаемся. Голые?»
С учащенно бьющимся сердцем она приподняла одеяло. На ней надета футболка, но нет трусиков. Он одет… воздух застрял в ее легких. На нем не было ничего кроме татуировок, которые ему очень шли. Серьезно, очень шли. Богатая символика и буквы древнего языка украшали его мощную нижнюю часть тела.
Иии ее сердцебиение вновь ускорилось. Видела ли она когда-нибудь более красивого мужчину? Его омывал солнечный свет, бронзовая кожа блестела легким перламутром, которого она никогда раньше не замечала.
Гипнотизирующее зрелище. При одном освещении цвет казался темным, как эбеновое дерево. При другом, бледным как снег. И его длинные темные ресницы, должно быть, вызывали зависть у каждого поклонника накладных ресниц, а его губы… пухлые, розовые и соблазнительные.
Возбуждение всколыхнулось, горячее и жидкое, угрожая расплавить кости. Различные части ее тела болели в лучшем понимании этого слова. Все, что ей нужно