Всего три дома на краю поселения, и все заброшены. В них не чувствовались импульсы жизненной силы хозяев. Один дом — гнилой почти разрушенный, от второго и вовсе остался кривоватый фундамент. Только третий дом, ближайший к спасительным вышкам, пока находился в хорошем состоянии. Лиакс решил использовать его как убежище.
Лиакс перемахнул шаткий деревянный забор, приблизился к дому, так давно выкрашенному в голубой цвет, что краска выцвела под солнечными лучами и начала отслаиваться от древесины. Воин обошел вокруг дома, проверяя, нет ли скрытых ловушек. Убедившись в безопасности опустевшего человеческого жилища, он поднялся по ступеням скрипучего крыльца и легким движением руки сломал ненадежный замок.
Дверь открылась с легким шуршанием. Лиакс миновал темную длинную проходную, где когда-то давно хранили сухую траву, и между половыми досками задержались ее остатки. Он в любопытстве смотрел на растянутые по углам ловчие сети мелких шестиногих существ. В одну из таких сетей попался яркокрылый летун, и темно-серый охотник старательно заворачивал его в кокон, чтобы вскоре выпить из добычи все соки.
Лиакс подумал о том, что ему самому пора поохотиться. Но прежде, чем отправиться в город, он поискал в доме соль, и не нашел. Вода из труб текла пресная.
Молодой воин понимал, что внешнее сходство с человеком поможет ему не привлекать нежелательное внимание на городских улицах, но ему не следовало забывать об осторожности. Когда имперские ищейки доберутся до Земли, то проверят местные системы наблюдения. Он должен заранее нейтрализовать импульсной атакой следящие устройства, прежде чем войти в зону их действия.
* * *
Пять утра. Ну кто может заглянуть в маленький продовольственный магазин в такое время? Главные ранние пташки, они же первые клиенты, спешащие опохмелиться, еще не проспались.
Вздремнуть бы за кассой, а сон как назло не идет. Раз написано — по пятницам работаем круглосуточно, значит надо сидеть до прихода сменщицы.
Оксана сидела в тоске, навалившись пышной грудью на край стола у кассового аппарата и подперев пухлую щеку. Краем глаза опасливо поглядывала на застывшего у дверей охранника Федора Ильича.
Ох уж этот Федор Ильич! Никакого покоя с ним. Того и гляди, выскочит из-за товарного ряда, то за бок ущипнет, а то как двинет по попе — так и подпрыгнешь с испуга. Или еще хуже того. Поймает и начнет щекотать своими черными с проседью страшными усами. И зачем ему те усы? А, видать без них он еще некрасивее станет.
Сколько раз говорила ему Оксана: "Не лежишь ты мне, Федя, к душе", а он, этакий неугомонный, знай свое талдычит: "Так не душа, Оксаночка, должна лежать, а тело, и у меня кое-что должно стоять, когда и все срастется". Или вот еще заладит: "Что ж ты брыкаешься, моя кобылка? "