– Поезжай. Вещи высохли, – сказала она и погладила его по голове, перебирая чёрные волосы.
– Не хочу. Оставь меня здесь насовсем.
– Гоша Аристархов, катись в Москву. Ты и так уже прописался в моём сердце. Чего тебе ещё надо? – усмехнулась она, бледнея от мысли о коварной искусительнице, осквернившей своим присутствием дом. Грязная девка сидела своей паршивой задницей на чистом стуле, светила сиськами и облизывала пухлые губы.
– Тебя.
– Сначала верни себя. Уезжай, пока я не раскисла окончательно.
– Васька, я – рохлик, типичный представителей рода городских прощелыг, – прошептал он, чувствуя тепло губ на своём затылке, ласковые ладони на шее. Васька отпускала его и держала крепче, чем любые цепи. Он не хотел думать ни о чём другом, только о ней, но впереди его уже ждало спасение карьеры, восстановление репутации журналиста, практически полная реабилитация, если такое вообще возможно. – Я попытаюсь…
– Не обещай. Ничего не обещай, чтобы потом не мучиться. Просто садись в машину и уезжай. Она довезёт тебя, куда угодно. Я уверена. Теперь в ней всё идеально, – вздохнула она. Порой по ночам вместо сна Васька колдовала над «десяткой». – Прощаться не пойду. Не хочу. Я – плохая хозяйка, но лучше посижу здесь. Гош, иди. Зря гараж закрыл…
– Вась, – он поднял голову и утонул в янтарном взгляде. Девственно чистый, безгрешный, тёплый, дающий надежду поцелуй коснулся его губ, и сердце оборвалось, перестало стучать. Его никогда так не целовали. Он и не предполагал, что выражение «пить уста» реально. – Я верну себя…
– Да. Ты сможешь. Иди, открывай ворота. Я потом их закрою, когда вы уедете. Гоша, иди, – Васька вложила ему в руки вещи и заставила подняться с корточек. – Уезжай.
– Вась… – он пятился к двери, разрываясь на части.
Душа просила остаться. Разум кричал о том, что надо исправить ошибки, вернуть достоинство, а потом уже поддаваться эмоциям. Васька приняла его падшего, убогого, отверженного, вернула ему веру в себя. Он хотел крикнуть, что вернётся, и не мог, потому что не знал, какое будущее его ждёт. Надеясь на светлое завтра, Гоша не отрицал окончательного падения. Одно он осознавал наверняка – его аморальной жизни пришёл конец. Единственная женщина, которую он хотел ощущать рядом – Василиса. Мужчина опалил своё сердце огнём, и не видел в упор никого.
– Вернись, – выдохнула Васька, когда он скрылся.
Подтянув ноги на скамеечку, она уткнулась лбом в колени. Рана начала пульсировать, словно кожа расходилась. И эта боль показалась приятной в сравнении со стонами души. Из гаража доносились звуки: открывались ворота, заводилась машина, выкатывалась во двор, ворота закрывались. Кто-то задвинул засов, а потом этот кто-то застыл возле двери в подсобку. Васька слышала его дыхание, зажимала рот рукой, чтобы он не услышал её всхлипываний.