Думаю, теперь понятно, какую роль для меня определили наши с Сиолой отцы.
Я не просто делюсь с ней своей силой, постоянно поддерживая в ней процесс горения, я ещё и влияю на ее эмоциональный фон, чтобы качественный и количественный состав внутренних жидкостей в организме Сиолы был достаточным для высоких магических успехов.
И кто-то скажет, что для подобного контакта не нужна была бы дружба или более близкие отношения с реципиентом, достаточно было бы устраивать нуждающемуся эмоциональные качели или вообще давить на него негативом, но такой вариант не подошёл госпоже и господину Римс.
Нет, они желали для дочери только лучшего, и этим лучшим оказался я.
Скованный с трёх лет обязательствами. Безжалостно отданный чужому роду в уплату старого долга. Все свободное от учебы и практики время проводящий в компании Сиолы и ее семьи. Уже года два как обрученный!
Да, я - жених с навязанной мне невестой.
Невестой, что вскоре должна стать женой.
И только смерть разлучит нас.
…Помолвка стала последней каплей.
Едва я вышел после того памятного разговора из кабинета отца, счётчик выдержки пиликнул “ноль”, и заложенный восемнадцать лет назад заряд, наконец-то, сдетонировал. Взрывная волна смяла все устои, годами выворачивающими мое нутро.
Прежние ограничители сгорели разом. В прах.
Сдохли без права на восстановление.
Потревоженная, взбудораженная, надломленная земная твердь пошла трещинами, извергая на свободу долгими днями и ночами прессуемый гнев. Он красно-черными шипящими и меняющимися вспышками расстреливал окружающих, швырялся огненными всплесками пирокластических потоков. Вместе с ними вылетали и вулканические газы. Выжигался кислород, вынуждая дышать тем, что выходило, вышвыривалось из отравленного организма прочь. Серым пеплом забивались лёгкие, приступы астмы и удушья накрывали с головой, и я хватался за любую возможность, лишь бы сдернуть бесячий поводок. Мне до ломоты нужно было растянуть, растерзать тугую петлю, древней рукой обязательств сдавившую мне горло.
Во мне бурлила злость, клубилась сизыми тучами ярость, и прошивалась десятками острозаточенных молний жажда наказания.
И я наказывал. Карал всех вокруг. Смертоносными реками желчи выжигал запреты и пробивал себе дорогу к свободе.
Моя свобода была в академии. Вне наблюдателей и надзирающих от обоих родов. Именно здесь я спускал пар во всех смыслах этой фразы.
Брызжал горячей слюной, плевался едкостью и безразличием, швырялся ядовитыми словами и предложениями.
Бушующие потоки, ломающие все на своем пути, перли из меня, как дрожжевое тесто, что передержали в жестяных тисках. Разрывали прежнее, не позволяли оформиться новому.