А потом был звонок, и я понял, как злостно опаздываю на пару к доценту Таллу. Я два года назад ещё отстрелялся по всем его предметам и был счастлив, что эта каторга словом завершилась-таки без кровопролития. А уж повторения подобного я не пожелал бы и врагу. Однако, история распорядилась моими желаниями по-своему.
Происшествие в медкорпусе академии наделало такого шороха, что всех участников событий отправили на нормативно-правовой разбор. Чтобы знали! И чтобы помнили!
Худшей подставы от ректора и ожидать было сложно!
Лекция у Талла в качестве наказания - это уже из разряда тонкого ментального садизма.
…В большую аудиторию, вечно темную из-за постоянно задернутых наглухо портьер, я заходил осторожно, и был, конечно, весьма удивлен, встретив буквально на входе ректора Грунея.
Ректора и ту самую ведьму, место которой в аудитории, конечно, было (уж она-то в истории с операцией спасения всех заражённых сыграла центральную роль), а вот в руках у Грунея девушка смотрелась странно раздражающе.
Крупные мужские руки с короткими пальцами обнимали хрупкие женские плечи, касаясь темно-каштановых завитков волос, и девушка все пыталась обернуться, чтобы посмотреть, кто же зашёл в аудиторию и теперь стоял позади нее, но сильная хватка ректора мешала ей это сделать.
В солнечном сплетении у меня затянуло, закололо, и я даже стиснул в мертвую сцепку кулаки, лишь бы не прикрыть рукой саднящую область. Демонстрировать окружающим собственную слабость было под глубоким запретом в роду каждого аристократа.
И вместе с тем, у меня никак не получалось отвести взгляд с чужих конечностей на плечах той самой ведьмы, имя которой я, как ни пытался, так и не смог воспроизвести.
Ректор что-то бурно говорил, аудитория хлопала, я вскипал.
Груней чуть отодвинул девушку в сторону и теперь, глядя на нее, широко улыбался, твердя о том, что гордится и что ему повезло.
А меня все подпирало и распирало, будто зону избыточного давления. И вот уже с раскатистым треском мое нутро, как цельную породу, прорывает горячий поток возмущенных паров, хочется фыркать, плеваться кипятком и извергать самые грязные и болезненные обвинения…
Но тут раздается мрачный долговибрирующий “дон-н-н” с кафедры господина Талла, и тяжёлая звуковая масса сметает все прочие шевеления в аудитории.
Я, наконец, отрываюсь вниманием от источника своего кипения и устремляю колючий взор на большой бронзовый гонг, что продолжает испускать грозное волновое звучание.
Краем глаза замечаю, как ректор Груней понятливо кивает образовавшейся тишине и без слов покидает замершую аудиторию.