Фёдор вернулся в домик, а утром, услышав, как занервничала Лизавета, вышёл глянуть на причину такого нервного поведения и, выйдя на крылечко, увидел своего вчерашнего серого знакомца. Волк стоял поодаль на пригорке и смотрел на Фёдора, а на тропе, почти у самого крыльца дома лежала тушка зайца, уже застывшего на морозе.
– Вот так! – подивился Фёдор и поднял добычу, как следовало понимать, принесённую волком в знак благодарности.
Волк, как будто вполне довольный, еще мгновение смотрел на Фёдора, а затем, круто развернувшись, затрусил восвояси, отчаянно косолапя.
А на следующий день, обходя петли и капканы, Фёдя отметил, что из одной из петель, выставленных им в распадке, исчез попавший в неё заяц.
– Вот, проныра! – восхитился волком Фёдор, отметив вереницу волчьих следов.
Дни тянулись чередой однообразных коротких светлых дней и длинных мучительных своей космической пустотой ночей.
Ночи выматывали едкими снами и видениями.
Порой ночь сливалась с днём, когда за порогом вьюжило и мело, сыпал хлопьями снег.
Сны приходили и уходили, менялся их сюжет, а порой уже было непонятно, толи это был сон, то ли реальность. Во сне с некоторых пор к Фёдору стали приходить два мужика. Он не видел, как они заходили к нему в дом, а только замечал их уже за столом. Мужики сидели молча на лавке за столом, и он им подавал чай и сухари, а мужики сопели, отдувались и пили густой наваристый чай, одобрительно поглядывая на хозяина. В какой-то момент мужики вставали и уходили, а однажды, когда в очередной раз Фёдор встал проводить гостей, один из них сунул ему в руку что увесистое и холодное. Фёдор машинально положил вещицу, которую даже не рассмотрел, в свой старый рюкзак.
Этот сон был навязчив, но в нём ничего не было странного до тех пор, пока Фёдор не отметил, что, как будто убрав с вечера со стола посуду, поутру на столе, тем не менее, находил три алюминиевых кружки, часто с недопитым чаем.
Фёдор стал тщательно следить, чтобы на столе не оставалось посуды, но отмечал поутру снова, что, если ночью посетил его этот странный сон, на столе стояли обязательно три кружки. Фёдор решил, что вероятно к нему и правда приходили гости. Но выйдя из дома Фёдор тем не менее не находил на припорошенной за ночь тропе следов своих ночных гостей.
Но с кем тогда он ночью пил чай?
В душе поселились недоумение, а затем и страх, как отражение неизвестного.
Фёдор подолгу не мог уснуть и если сон с гостями не приходил – он радовался так, как радуется больной, почувствовав поутру вдруг облегчение своего горестно состояния.