Мы провели прошлый вечер с папой, украшая весь дом, расставляя наши подарки у камина, вытаскивая украшения изо рта Ниппера и попивая гоголь-моголь, но я все еще чувствую себя плохо из-за того, что папа проснется сегодня утром в пустом доме впервые за двадцать с чем-то лет. Это просто кажется неправильным.
Солнце проникает в окно рядом с кроватью, омывая мою кожу прохладным зимним светом. Сейчас еще рано, только рассвело. Если мы сейчас встанем и оденемся, то еще успеем вернуться домой до того, как папа закончит свой утренний душ. Хотя одному Богу известно, что скажет Алекс, покидая свою теплую, удобную постель. Его рука рефлекторно сжимается вокруг меня, его тело горячее, как печь, а гладкая, твердая грудь поднимается и опускается под моей головой, когда я лежу, прижавшись к его боку. Вот уже пятнадцать минут я легонько провожу кончиками пальцев по линиям чернил, покрывающих его торс и спускающееся по рукам, восхищаясь сложностью и красотой работы, а он даже не шевелится. Как только парень проваливается в сон, очень мало что может разбудить спящего Алессандро Моретти.
Я пользуюсь случаем, чтобы изучить его. Обычно я тщательно выбираю время, когда позволяю себе смотреть на его красивые, искусно вылепленные черты. Когда Алекс бодрствует, он очень чувствителен к весу чужих глаз на своем лице; он знает, что за ним наблюдают, и не боится высказаться мне об этом, когда замечает, что я пристально смотрю на него. Много раз я делала это невольно — рисковала искоса взглянуть на него, просто чтобы посмотреть, какое у него выражение лица, или чтобы оценить выражение его глаз — только для того, чтобы прийти в ужас, когда он выгибает одну из своих темных бровей и поворачивает свое лицо ко мне, ухмыляясь, как засранец.
«Мучает жажда, Argento(прим. с итал. Серебро, «Silver» в переводе с англ. – Серебро)? Нужно что-то, чтобы утолить свой аппетит?»
Я дрожу от одного только воспоминания о таком предложении. Он мне всегда нужен. Я всегда хочу его — его руки на моем теле, грубо ласкающие мою грудь, его дерзкий, развратный язык между моих ног…
Подобные моменты, когда Алекс спит и мёртв для мира, единственные, когда я могу наслаждаться его видом, не испытывая острого смущения, поэтому я хватаюсь за них обеими руками.
Его ресницы такие длинные, чернильно-черные и идеально завитые. Они выглядят так, будто их нарисовали по отдельности вручную. Глубокая ямочка на его щеке исчезла. Его рот — инструмент, который он использует больше всего, чтобы передать веселость своей проклятой ухмылкой, расслаблен, его полные губы слегка приоткрыты. Лук Купидона, вырезанный на его верхней губе, так ярко выражен, что многие женщины, вероятно, завидовали ему с тех пор, как он стал достаточно взрослым, чтобы они заметили его.