— Ты имеешь в виду свою девушку?
— Мама, пожалуйста, не называй ее так, когда она здесь.
— Значит, она не твоя девушка? — Она притворяется невежественной, чтобы помучить меня.
— Да, это так. Просто слышать это… — Делает меня таким идиотом, что я не знаю, что вылетит из моего рта. У меня кружится голова, и то, что Скарлетт здесь, в моем гребаном доме, заставляет меня хотеть бегать кругами по окрестностям, чтобы сжечь эту нервную энергию.
Я нервничаю. Так чертовски возбужден.
— Все в порядке, сынок. Мама клевая.
— Просто… о боже. Это будет мой худший кошмар.
Мама кладет нож, которым режет ананас, на разделочную доску.
— Почему ты так драматизируешь? — она вздыхает, отправляя в рот кусочек фрукта. Жует. — Такой взвинченный, прямо как твой отец.
Я сжимаю губы и делаю глубокий, успокаивающий вдох.
— Мам, просто… успокойся, хорошо? Не начинай планировать нашу свадьбу. Не упоминай о детях. Не спрашивай, какие книги она читает, не спрашивай…
Нехорошо так говорить.
Мама обрывает меня, подняв ладонь.
— Она не читает?
— Да, она любит читать, только не допрашивай ее насчет своих романов, ладно?
Моя мать пишет исторические любовные романы и является полным ботаником, когда дело доходит до чтения.
— А что же она любит читать? — давит она.
— Мама. Если ты поставишь меня в неловкое положение, я больше никогда не приведу ее сюда.
Она выпрямляется, прислонившись к стойке, и возмущенно выгибает спину. Как будто я ее чем-то обидел.
— Ты ранишь мое сердце. — Она прижимает руку к груди, оскорбленная тем, что я даже намекаю ей на то, что они вызывают смущение. — Я не обычная мама, я классная мама.
О, черт возьми.
— Я серьезно. Не делай ту штуку, что ты всегда делаешь, когда рядом девушки…
— Что за штуку? — Она оглядывает кухню, словно ожидая, что кто-то выскочит из одного из шкафов. — Какие девушки?
— Эта штука! — Мои руки машут вокруг, как будто они независимы от моего тела. — Эта штука — дети, свадьбы и все такое.
— Стерлинг Аарон, я даже не знаю эту девушку. Я, конечно, не стала бы говорить о детях в ее присутствии. — Наступает короткая пауза. — Но почему? Она любит детей?
Я так облажался.
— Я просто не хочу, чтобы ты ее пугала.
— Но почему? — Она наклоняется вперед, опершись локтем о стойку, глаза блестят, в них светится живой интерес. — Она тебе действительно нравится? Это серьезно? — Мама осеняет себя крестным знамением. — Я буду вести себя наилучшим образом, обещаю.
Дерьмо. Это тоже не очень хороший знак.
Видите ли, дело в том, что мои родители — особенно моя мать — всегда были чрезмерно вовлечены в то, что касается меня. Как их единственный сын — и тот, кто был атлетически сложен — независимо от того, насколько они были заняты или как часто путешествовали по работе, они всегда были на моих играх.