Мы садимся в машину, и я кусаю губы, чтобы не расклеиться окончательно.
— Ну что, Лизок? Офигела?
— Не то слово, — выдавливаю я из себя.
Женщина похлопывает меня по сжатой в кулак руке и успокаивает.
— Ребенок, не расстраивайся. Давай будем надеяться, что впереди у нас еще много совместных прогулок по более веселым местам. А это… Это я показала тебе, чтобы ты знала, что и об этом я уже позаботилась. Ты же знакома с Евгением Борисовичем?
— Это ветеринар твоего Принца?
— Да. Наш семейный доктор, можно сказать, — подмигивает Анфиса. — Он согласился быть моим официальным душеприказчиком. Мы с ним подписали все необходимые документы у нотариуса. Так что все оригиналы документов на этот участок хранятся у него. Вместе со всеми моими письменными обращениями каждому из наследников. И деньги на похороны я ему тоже оставила. Но на всякий случай я все покажу тебе. Чисто для подстраховки. А сейчас мы поедем в ресторанчик, где вы должны будете провести поминальный обед. Выше нос, детка. Поверь, кормят там восхитительно. Все как я люблю…
Я отворачиваю мокрое от слез лицо от пытающегося меня вылизать Принца и глажу его шелковую шерстку.
— Высочество Твое, ты знаешь, что твоя хозяйка офигенская женщина? — шепчу я ему. — Просто капец какая нереальная.
Тойчик согласно вздыхает и сворачивает подрагивающее тельце клубочком на подушке.
Я в курсе, что единственным кровным родственником Анфисы является ее двоюродный племянник. Тот самый, от визита которого вместе с его дурной женой я до сих пор не могу отойти. И от самой Анфисы знаю, что именно ему она завещала свою квартиру и машину. Все верно. А кому еще? Только на душе гадко и противно от того, что эти жадные людишки будут сидеть на ее стульях, брать в руки ее любимые книги, ходить обутыми по ее любимому ковру нежно-сиреневого цвета и наверняка ругаться с Евгением Борисовичем, милейшим дяденькой, из-за распоряжений Анфисы похоронить ее так, как того хочет она — стильно и дорого. Так же, как она привыкла жить.
Вот так, в обнимку с любимцем Гавриловны я все-таки задремываю.
Но не надолго.
Будит меня все тот же пес.
— Черт! Черт! Черт! Принц! Да что же это…
Я подрываюсь, в ужасе обозревая в неверном утреннем свете некрасивые, дурно пахнущие пятна по всему покрывалу.
Собакен скулит и виновато прижимает уши. Но совладать с собственным организмом не в силах.
— Сейчас, сейчас, дай мне несколько минут, я только умоюсь.
Я рысью несусь в ванную, по дороге задевая плечом углы в чужой квартире. За три минуты быстро привожу себя в очень относительный порядок и так же бегом возвращаюсь в комнату, где корчится от боли пес.