И при этом меня нельзя было назвать болезненным ребенком, несмотря на вечную худобу и бледную, плохо загорающую на солнце кожу. Вовсе нет. Я болела раз в полтора-два года. Но так, что вот эти первые два дня тетя с дядей просто боялись отойти от моей постели.
Я так и не поняла, с чем это было связано. И, глупая, совсем недавно порадовалась, что за последние пять лет мне ни разу не понадобился больничный. Даже решила, что я переросла и все это в прошлом. И вот на тебе. Сама себя сглазила.
Или меня просто добила смерть Анфисы.
Я плохо осознаю, что со мной и как я оказалась в кровати, да еще и переодетая в пижаму. Кто меня переодел? Сама? Или тетушка в гостях? Не понимаю. Иногда мне кажется, что кто-то подходит и трогает мой лоб большой прохладной рукой. Такой тяжелой, но при этом… ласковой. Я слышу сквозь то ли сон, то ли полубред тихий мужской голос. Он что-то успокаивающе бормочет, почему-то обращаясь ко мне Ваше Высочество. Почему Высочество?
Временами я ненадолго прихожу в себя, нащупываю возле кровати кружку с каким-то приятно кислым питьем, жадно пью и снова проваливаюсь в мутное, вязкое состояние.
Однажды я просыпаюсь от того, что невыносимо хочется в туалет. С трудом открыв тяжеленные веки, минут десять, держась за стеночку, добираюсь до заветной ванной по темному коридору, а потом еще столько же собираюсь с духом, чтобы выйти из ванной комнаты. Открыв дверь и запнувшись неподъемной ногой в шерстяном носке о порожек, я начинаю заваливаться носом вперед. Но даже не успеваю испугаться, как меня подхватывают сильные мужские руки.
— Мда, Гаечка, а болеешь ты с размахом. Прямо самый настоящий русский бунт — бессмысленный и беспощадный. Пойдем-ка мы обратно в кроватку.
Этот одновременно знакомый и незнакомый голос что-то шепчет на ухо, а я лишь киваю в такт его шагам.
Слышен писк, или визг, или скулеж — я что-то совсем плохо соображаю. Здесь какое-то животное?
Меня кладут на что-то ровное и мягкое. Наверное, это моя кровать? В кровати должно быть тепло, а мне вдруг становится холодно. Так дико холодно, что я чувствую, как лязгают зубы.
Кто-то осторожно ворочает и перекатывает меня. Кожей я ощущаю нечто холодное и мерзко липнущее к ней. Я хочу в тепло. Я хочу, чтобы стало тепло и сухо. Иначе я просто умру.
Но неприятное ощущение очень скоро сменяется долгожданным теплом — будто меня, сжалившись наконец, подвинули поближе к огромной горячей батарее, возле которой хочется свернуться клубочком и уснуть. Уснуть, чтобы поскорее проснуться совершенно здоровой.
И я со вздохом блаженства плотно-плотно прижимаюсь всем телом к этому живительному источнику тепла, а кто-то шепчет на ухо какую-то бессмыслицу про замерзшее солнце…