— У меня фотографий места находки нет, но я поспрашиваю, у кого они остались. Наверняка, есть кто-то, кто всё ещё хранит их. На память я помню только, что это двенадцатое октября…
— Четырнадцатого года, — закончила я за неё.
Анна с ужасом оглянулась. Я пожала плечами:
— Понятия не имею, откуда знаю. Я даже не в курсе, о чём речь.
— Да как же это, Лайге? А вы ведь даже просились у меня там остаться, — заулыбался профессор, — Ох, молодость! Переменчивая и непостоянная, — он подмигнул сильно побледневшей Аньке и открыл шкаф.
— О чём это он? — шёпотом спросила я у нее.
Анька только сглотнула, не отрывая взгляда от Владимира Николаевича.
— Вот об этом, — сказал Владимир Николаевич и повернулся к нам. В руках он бережно, как яйцо, держал плоский круглый камень.
Я протянула ладони и профессор вложил его в мои пальцы.
Только камень коснулся моих рук, тонкая, сдерживающая грань не выдержала и прорвалась, выбивая воздух из легких, скручивая внутренности и разрывая сердце. Клянусь, я чувствовала вкус крови во рту.
— Как же это? — еле дыша прошептала, дрожащими губами. И слёзы застыли на моих ресницах.
— Нам надо к врачу, — коротко отрезала Анька. — У неё давление упало, или наоборот. Такое с ней бывает.
Владимир Николаевич растерянно моргнул, соглашаясь. Борька чуть не выронил из подмышки ноутбук, вжался в косяк, освобождая нам дорогу и бормоча:
— Нахрен всю эту учебу, лучше с недопуском ходить.
Анька схватила меня за руку и тащила вон из здания. Ноги не слушались, да ещё каблуки эти.
— Скорее, пожалуйста, — она торопила меня, запихивая в машину, одновременно набирая кого-то в телефоне.
Реальность оглушала и ослепляла. Всю дорогу до дома я просидела, закрыв руками лицо. На их месте я поступила бы так же. Наверняка. Возможно, я не пережила бы этот год, если бы помнила обо всём, как сейчас. Я просила «format C», его и получила. Всё правильно. И сейчас всё выглядит не таким страшным. Хотя нет, очень страшным. Я должна была уйти и забыть обо всём, решив не возвращаться. Как он того хотел. Когда же я на это решилась? Как я могла? Я не знала.
Теперь же вспомнила, кажется, всё. Куперля, Иринам, Борей, Сарантам, выстрел, кровь, ужас, избушка, Солар, Зигальга, прекрасный юный вождь, с волосами, закрывающими половину лица, вирит, пупы, запястья, поцелуй, и ещё один, Бадра, Лиллайа, рюкзак и страшный убивающий взгляд. Я почти задохнулась, шёпотом крича в ладони.
Могла ли я сердиться на родных, что они не напоминали мне? Что оберегали и любили? Нет, конечно, нет. Мамина странная болезнь теперь выглядела объяснимой. И чрезмерная, ещё больше, чем прежде, забота отца. Ох, как мне жаль. Но я не смогу по-другому.