Вчера Агата довольно сносно поужинала, Ксавьер приготовил ей куриную грудку с рисом. Она отламывала ломтики мяса, макала в соль и ела. Арсен не видел, это ему доложил Алексей — они вдвоем там толпились с шеф-поваром. А вот завтрак Ямпольский никому уступать не собирался.
Чай был налит в чайник, овсянка выложена в тарелку, тосты сервированы горкой, а вот яйцо не давало Арсену покоя. В серебряной подставке, оно угрожающе возвышалось посреди подноса и вполне могло свалиться на пол от неосторожного движения. А как его потом поднять, когда руки заняты? Нет, растяжка у Ямпольского, конечно, неплохая, но он же не обезьяна, чтобы ногой взять яйцо. Да и в носках это наверняка неудобно, если не сказать, нереально. Скользит… А чтобы их снять, куда-то придется девать поднос…
В общем, оказавшись у двери, Арсен облегченно вздохнул. И только потом понял, что дверь закрыта, руки заняты подносом, а поставить его некуда. Теперь точно без ног не обойтись, хорошо, что дверные ручки он в свое время додумался не круглые поставить, как знал…
Арсен крепче сжал поднос и, перенеся вес на одну ногу, осторожно поддел коленом ручку. Яйцо опасно накренилось, и он поспешно выровнял поднос. Дверь открылась, Ямпольский облегченно выдохнул и мысленно пообещал выписать премию всему персоналу. За ловкость рук.
Поставил поднос на стол и подошел к кровати. Агата еще спала, бретель сорочки соскользнула, оголяя спину, и Арсен подавил невольное желание прижаться губами к атласной коже. Сразу вспомнилось, какая она нежная и теплая. Стоял и вслушивался в ровное дыхание. Смотрел, как вздрагивают во сне ресницы.
Она как почувствовала, открыла глаза и тут же свернулась клубком, натягивая одеяло по самую макушку. Мерзнет, или прячется? Скорее, второе, сегодня день обещает быть жарким.
— Доброе утро, Агата, — присел Арсен на краешек кровати и отогнул край одеяла.
***
Арсен касается рукой, а меня даже через одеяло пробирает. Не могу, когда он так близко, это пытка самая настоящая. Лучше его не видеть, не слышать, чем так, когда она смотрит на меня, как на больную.
Вчера, когда забирал меня из клиники, я не могла поднять глаза, его взгляд прожигал насквозь. Я уже знала, что он прогнал Ирму, он извинился, сказал, что сожалеет, а у меня перед глазами сцена, как он меня за волосы держит, пока я над умывальником корчусь.
Ужасно, когда мужчина видит женщину в таком состоянии, но еще хуже, когда он потом мучается от чувства вины. Я понимаю, что не из-за меня, а из-за ребенка, и от этого становится еще хуже.
— Доброе утро, Агата, — его голос негромкий, а пробирает до самой глубины. Как у него так получается?