1.
— Макс в больнице, здесь? — я смотрю в глаза брата, упрямо, не отрываясь.
Да, Витька, я тоже так умею, прикинь?
А еще у меня память хорошая.
— Нет, — наконец отвечает брат, вздыхает, косится на дверь, — сейчас мама и папа…
— Не надо мне маму и папу. Макс где?
— Макс… В другой больнице.
— Витя… Я же узнаю. А еще я папе про тебя все расскажу.
— Что именно? — нехорошо щурится он. Витька терпеть не может манипуляции, ненавидит их. И, наверно, считает, что мне реально нечего ему противопоставить.
Но мне есть что.
— Что ты меня покрывал. Зимой, когда я таблеток наелась и устроила… Все это. И потом тоже.
— Света… У тебя с головой как? Сильно ударилась? Говорят, повреждение барабанных…
— Нормально у меня все с головой! — рявкаю я и морщусь от прострелившей уши боли.
— Тогда… Ты же понимаешь, что в первую очередь это на тебе отразится?
— Не больше, чем на тебе. Представляешь, в какой ярости будет папа…
— Да он тебя дома запрет, дура! — рявкает Витька, не выдерживая больше, — и не выпустит из дома, пока тебе пятьдесят не исполнится!
— Выпустит! Рожать в роддоме буду!
И вот в этот момент я впервые увидела, как мой несгибаемый брат сереет. Сашка, правда, говорила, что он на ее родах серый был, но я же не присутствовала…
А тут прям наглядное пособие…
— То есть… Ты хочешь сказать…
— Тугой ты, братик, — язвлю я, не сдерживаясь уже. Достал потому что. И не жалко его нисколько.
А нечего козни сестре строить и гадости всякие про Макса говорить…
Удивительно, а ведь я поверила, дура! Это же братик мой старший! Он же не может сказать неправду?
Ну, по совести, Витька сказал правду. Но не всю. И так это сделал, так все вывернул… Черт, я ненавижу теперь и службу его дурацкую, и манеру все делать так, как ему выгодно!
Это сейчас его мотивы для меня яснее ясного, а тогда… Господи, сколько нервов, сколько проблем из-за этого всего! Как я себя изводила, страшно подумать! И Макса изводила!
Он, конечно, тоже хорош, жук, ни слова ведь не сказал!
Но, как объяснил тот приятный пожилой мужчина, назвавшийся Павлом Васильевичем, его начальником, Максу нельзя было ничего никому говорить. Просто нельзя.
Вот он и молчал.
Во вред себе.
И мне!
Но Витька-то мог сказать хотя бы то, что Макс в системе! Я бы сама додумалась уже до всего остального! Не тупая же!
Но Витька молчал, сказал только то, что посчитал нужным, гад.
И теперь пусть страдает.
Да, мстю и мстя моя страшна и коварна. Я его еще Сашке вложу. Пожалуюсь. Она ему устроит вечер встречи со своими старыми друзьями: членом и рукой!
Потому что нельзя так поступать, нельзя! Видел, в каком я состоянии, и все равно!