— Ладно. Приступай, — неохотно согласился Шестнадцатый.
Рядом со зданием, неподалеку, был расположен старый пожарный гидрант. Двадцать Шестой сорвал его заржавевшую крышку, и вода с шипением взмыла вверх. Поставив ногу на место прорыва, он направил струю прямо на пленников, смывая с них остатки фекалий, крови и рвоты. Закончив холодный душ, Двадцать Шестой смял верхушку гидранта и подошел к людям, усадил их вплотную к стене, попутно обдув горячим воздухом из своих рук.
— Какая роскошь перед смертью. Даже душ приняли. Может стейк им принесешь напоследок? — электронно усмехнулся Шестнадцатый.
— Это лучше, чем лицезреть их в таком мерзком состоянии, — ответил ему напарник.
— Твоя правда. Что дальше? Может дашь мне провести допрос?
— Нет уж, я сам.
Двадцать Шестой присел напротив людей и схватил каждого за горло. Ремни на шеях разомкнулись, и тут же заползли в запястья их владельца. Не разжимая хватки, из указательных пальцев робота вылезли тонкие иголочки, с синеватой каплей на конце. Молниеносным движением, иглы впились под кожу пленников; две-три секунды, и по их телу разнесется анестетик с примесью сыворотки правды. В этот же момент, человек, который пытался вырваться из ошейника в клубе, схватил Двадцать Шестого за руку и оттолкнул его ногой от себя и своего соперника. Он резко вскочил и взял камень, упавший со стены. Робот, вколовший ему сыворотку, размывался перед глазами. Все окружение плыло, звуки раздавались эхом, биение сердца невыносимо тарабанило по ушам. Дыхание начало сбиваться, пульс подскочил, по ногам распространилась колкая волна, сменяемая немотой. Бунтарь рухнул на колено и выронил свое орудие из рук. Более покладистый пленник сидел и наблюдал за происходящим, испытывая те же ощущения, но эффект был не такой не приятный.
— Видимо пришла пора вмешаться, — сжимая кулак, сказал Шестнадцатый. — Как всегда, ни с чем не можешь справиться, новичок! Сперва тот робот, теперь это жалкое создание…
— Нет, все под контролем, — оградил его рукой Двадцать Шестой. — Он сам все выдаст. Стой и смотри.
Бунтарь не шевелился. От бессилия, и бессмысленности своей затеи, он просто упал на спину. Тело потяжелело, словно само ядро планеты желало притянуть его к себе. Любая попытка поднять какую-либо конечность, отдавала сильнейшей вибрацией по мышцам и мерзкому покалыванию в коже. Мясо превратилось в камень, но даже у камня осталась часть, которая была жива и рвалась к действию. Губы зашевелились, сводимые судорогой. Рот открылся, и неподвижный кусок залился смехом, да таким пронзительным и звонким, что его глаза начали мокреть. Давясь слезами, человек пытался что-то сказать, но у него не получалось.