Ноги таксиста волочились по переросшей мокрой траве.
Заяц ткнулся задом в ствол ели, выругался и, подтянув таксиста под раскидистый куст, бросил. Руки трупа раскинулись в траве. Заяц выпрямился и несколько раз ударил его ногой в голову. Потом расстегнул ширинку и помочился.
С ели слетела какая-то птица, захлопала тяжелыми крыльями. Сторонясь кустов, Заяц вернулся к волге, включил свет в салоне. Он достал из кармана кастет, повертел перед глазами. Кастет оказался чистым.
Заяц открыл бардачок, вытащил пачку документов, поднес к глазам:
— Монюков… Виктор Иванович… так… девятый таксопарк…
Полистав документы, Заяц сунул их обратно, вытащил оттуда же грязную тряпку, плюя на нее, вытер кровь с сиденья выбросил в окно.
Возле ручки скоростей на пластмассовой коробке с мелочью лежала смятая фуражка таксиста.
Заяц поднял ее. Из фуражки с шуршанием выпал пакетик с недоеденной нормой. Заяц повертел в руках норму, понюхал:
— Вон что, бля…
Положил пакетик в фуражку и швырнул за окно. Потом завел мотор, задом вырулил на проселочную, проехал, оглядевшись, свернул на шоссе и погнал, включив фары.
Дождь перестал.
У поворота на Минское шоссе встретился грузовик. Пригнувшись к рулю, Заяц вырулил на Минское и понесся к Москве.
В коробке с мелочью лежало круглое карманное зеркальце Придерживая руль. Заяц поднял его, посмотрел на себя. Из зеркальца глянуло широкоскулое небритое лицо с небрежно зашитой заячьей губой.
— Так может убрать второй абзац? — спросил Куликов, снимая очки.
— Да нет, Алексей Михалыч. Тут убирай, не убирай, ничего же не изменится, — поморщился Бондаренко. — Я же говорю, он прочел когда главу, вообще, говорит, а нужна ли она?
— Ну, это не разговор.
— Тем не менее…
— Тогда все менять, всю фабулу, что ли? Это же немыслимо.
— Мыслимо, немыслимо… — пробормотал Бондаренко, посмотрел на часы — Ой, ей, ей… засиделись мы с вами.
Часы показывали десять минут седьмого.
— Ну, а что ж делать?
— Не знаю. Я б на вашем месте все-таки поработал над главой. Целиком.
— А смысл? Это же меняет содержание романа. Что ж, Борисова выкидывать, а Елецких из простых инженеров в зам. нач. цеха переводить?
— Ну, зачем такие крайности. Дело не в том кем работает Елецких, а как он к завкому и парткому относится.
— Но он не может иначе, Виктор Юрьевич! У него ведь характер такой! Начальник литейного цеха делает приписки, а ОТК ему потворствует!
— Правильно, но почему Елецких не пойдет сразу в партком и громко не расскажет обо всем?
— Да потому что рыцарь-одиночка он! Молодой специалист, без малого год на заводе! У него за плечами десятилетка и СТАНКИН! Тем более он ведь еще не член партии. Во второй части он вступает, но сейчас он совсем по-другому подходит к производственным проблемам. Я же сам таким был, когда на Кировском начинал…