— Но он и в бюро комсомола не сказал ничего. Сразу кинулся на Еремина. Я не говорю, что он не имеет право ударить очковтирателя, безусловно имеет, но ковбои нам ведь не нужны.
— Виктор Юрьич, но не все сразу, пойдет он в партком и в…
Дверь скрипнула, вошла Графт, улыбаясь, положила толстую папку на стол Бондаренко:
— Извините. Вот, это Баруздин. Еле доволокла. За недельку одолеешь?
— Побачимо, — Бондаренко ответно улыбнулся, кивнул на ее шаль. — Что, мерзнешь?
— А у нас весь конец мерзнет.
— Так вроде не холодно еще
— Тем не менее.
Гафт поправила шаль и вышла.
Куликов барабанил по столу.
Бондарснко вздохнул:
— Знаете, что, Алексей Михалыч, давайте так договоримся. Вы все менять не будете, но поработаете над сценой с Ереминым и над разговором в раздевалке… Беркутову причешите, пожалуйста, что это, ей-богу публичный дом и общежитии… это не надо… Договорились ?
— Попробую.
— Дня за четыре успеете?
— За недельку.
— Ладно. Вот. А тогда уж мы по второму заходу к шефу…
Бондаренко выдвинул ящик стола, достал завернутую в бумагу норму и стал есть, держа перед собой. Отвислые щеки его ритмично задвигались. Куликов убрал рукопись в портфель, встал:
— Тогда я в четверг звоню вам.
— Да можете сразу приезжать утречком. Я буду.
— Ладно. — Куликов подошел к двери, обернулся. — Вы вот норму едите, а я вспомнил, как мы с Чеготаевым пришли в «Новый мир». К Твардовскому Он при нас норму вытащил, тогда они ведь поменьше стали, так вот, норму значит, вытащил и бутылку с коньяком. Нам по стопке налил, а сам раз куснет — стопку опрокинет, другой и снова стопку. Так полбутылки выпил.
Бондаренко улыбнулся, закивал:
— Да я знаю. У нас ребята тоже видели не раз. Он ведь ее всегда на pa6oте ел.
— Домой не возил?
— Никогда. Да что Твардовский, Гамзатов вон вообще ее на шампур вперемешку с шашлыком. Жарит и ест, Хванчкарой запивает.
— Восточный человек, — Куликов засмеялся, взялся за ручку. — Ну так до четверга?
— До четверга. Всего доброго.
— До свидания, Виктор Юрьевич.
— Только не оправдывайся, ради бога, — Лещинский поднял две ладони и поморщился.
— Да я не оправдываюсь, Леонид Яковлевич, — устало улыбнулся Калманович, — просто, действительно, я ведь первый раз с ним…
— Ради бога, Саша. Ты же знаешь, я этого не выношу.
— Ну, не буду, не буду.
— Что за женская черта такая? Если бы, да кабы. Давай посмотрим лучше… а который час-то…
— Понятия не имею. Лещинский заглянул под манжет:
— Восемь, без пяти. Давай, расставляй.
Калманович подошел к своей кровати, вынул из-под подушки небольшую коробку с шахматами.
Лещинский снял пиджак, бросил на свою кровать и потянулся, потирая лоб: