— Триста человек, не больше, — высчитал Густас. — Да уж, задачка!
— Не то слово.
— Ты сказал, что занимался мозгами, — перебил довольных счетоводов Лайтнед. — Значит, ты знаешь, почему я…? Почему я не могу умереть?
— А я всё ждал, когда ты, наконец, задашь этот вопрос, — повернувшись всем корпусом к капитану, восторженно зааплодировал Фливорст. — Браво, ваша милость, браво, мой дорогой князь! Вашей выдержке можно только позавидовать. Чихать ты хотел на этих достойных мужей, — кивок в сторону стоящих воздухоплавателей. — Чихать на десять миллиардов загубленных жизней, на тысячи лет истории. Главное, почему ты умереть не можешь! Вот из-за таких, как ты, миры и рушатся.
— Заткнись! — не выдержал Фредрик. — Ничтожество! Ухмыляешься тут, рожи корчишь, но сам — не лучше меня! Такая же пиявка, паразит, занявший чьё-то тело!
Руки вскинулись сами по себе. Сами по себе схватили Аквеля за плечи и принялись трясти его. Он был прав: Лайтнеду не было никакого интереса, откуда взялись на Элпис люди. И о судьбе своих спутников он сейчас не думал. Вся его жизнь была посвящена одному — прекращению этой самой жизни. Но сколько бы он не травил себя ядами, сколько раз не накидывал на шею петлю, всё было бесполезно. Десяток месяцев ли проходил, десяток лет, и снова приходилось открывать глаза, снова хвататься за грудь от ощущения заливающейся в глотку солёной воды. И каждое новое воскрешение было страшнее предыдущего. Не было больше никакого княжича Османта Родимовича, осталось непонятное существо без имени и возраста и лишь с одной верой в то, что когда-нибудь он умрёт окончательно.
Первый удар пришёлся рыжему в скулу, вторым капитан свалил его с ног. Лже-матрос безразлично сплюнул кровью на землю, и кровь эта была настолько обыкновенной: красной и жидкой, — что на мгновение все замерли на своих местах. А потом профессор бросился к Фливорсту, а старпом с главным инженером схватили Лайтнеда.
— Успокойтесь, капитан, сэр! — горячо зашептал в ухо начальника Дерек.
От голоса старшего помощника в голове Лайтнеда всегда что-то перещёлкивало, как ружьё, когда из него вынимают патроны. Он обмяк и перестал рваться вперёд, устало вытерев выступивший на лбу пот. Они расположились в тени, но даже это не спасало. Время приближалось к двум часам, солнце повисло в зените и жара, по-видимому, достигла своего пика. Толстые стены станции то ли просто не успевали накалиться за день, то ли для их возведения была применена очередная уловка, не позволявшая им менять температуру, но на ощупь они оставались прохладными. А потому именно к стене и привалился Фредрик, едва его отпустили цепкие руки товарищей.