На этот раз нашей целью стал угрюмый чумазый трактир, больше похожий на воровской притон, какими их описывают в книгах. Тут тоже было почищено. Не так хорошо, как у приюта Хальфорда, но на обветшалую тесовую крышу не давила снежная толща, к крыльцу и дворовым постройкам вели ровные дорожки.
Дверь черного хода открыл щуплый мальчишка в мятой курточке, буркнул басом: "Наверх", — и удалился вразвалку. Рауд сразу предупредил, что возьмет меня на руки, чтобы не пришлось идти голыми лапами по грязным вонючим ступеням. В недрах трактира, несмотря на ранний час, слышались пьяные голоса и стучали кружки, но на лестнице нам никто не встретился.
На втором этаже в просторной, неожиданно чистой комнате обитала настоящая дазская шаманка. Не такая старая, как матушка Гинаш, но пожившая — с лицом цвета ореховой шкурки, глазами, как воды северных морей, и сединой в неопределенно-темных, аккуратно подобранных волосах с вплетенными в них бусинами и перышками, такими мелкими, что сразу и не заметишь.
Колпака с монетами она не носила. Одета была в зеленое шерстяное платье с кокеткой, обшитой черно-красной тесьмой. На груди тонкие костяные бусы со священными символами, на руках по браслету. Когда она двигалась, из-под ворота и рукавов выглядывали тусклые темные узоры, какие рисуют на коже иглами и краской. Но это если приглядеться. А так — обычная женщина. Встреть я такую на улице, не нашла бы в ней ничего особенного. Только пахла дазка незнакомыми горькими травами, и запах этот навевал мысли о луговых просторах и диких стадах.
Она без спросу запустила грубые пальцы мне в опушку шеи и выдернула клочок шерсти. Послюнявила его, раскатала в пальцах, потом закрыла глаза и долго раскачивалась, что-то мыча себе под нос.
Рауда это нисколько не удивило. Он положил руку мне на плечи, предлагая ждать.
— Вижу твое тело, — сказала шаманка низким голосом. — Молодое тело, красивое. Живое пока, не ослабело даже. Значит, крепко веришь. Это хорошо.
Шарик на моей груди вдруг засветился. Стены комнаты раздвинулись, встали темным лесом по одну сторону, седыми горами — по другую. А между ними раскинулась равнина, покрытая редкой зеленью поверх старой пожухлой травы. Тут и там возвышались валуны, подернутые инеем.
На самом большом, скрестив ноги, сидела девушка в штанах и рубахе из мягкой кожи с бахромой на подоле и рукавах. Ее лицо, расписанное цветные узорами, светилось, будто озаренное солнцем, хотя небо было затянуто слоистыми облаками.
Пожилая шаманка тоже никуда не делась, как и Рауд Даниш, устроившийся на тахте рядом со мной, но оба они стали прозрачными, словно привидения. Обстановка трактирного жилища размылась и поблекла. Это было, как во время наших с Раудом разговоров через снежные шарики, только наоборот: реальный мир казался призрачным, а призрачный — реальным. Лишь запахов в нем не было.