"Они и есть живые. Я забрала их к себе, и они будут оживать каждую зиму. И ты будешь. Только не противься".
Песня вьюги вымывала из тела остатки тепла, отнимала последние силы.
"Снежа! — позвать богиню вслух не хватило мочи. — Как же наш уговор? Снежа, ответь! С… — снег под лапами просел, и я уткнулась носом в плотный нанос, — …нежа!"
"Наконец-то! — отозвался холодный голос. Тот, что пел мне колыбельную смерти, или другой? — Сколько можно коверкать мое имя?"
"Снежа, прошу! Ты обещала…"
"Опять! Что за бестолочь? Но так и быть, помогу тебе. Вставай! Ты почти дошла. Видишь огонек?"
В белой вихрящейся мгле мигнула синяя искра. Близко ли, далеко?
"Это твой проводник. Выведет к месту. И вот что, — богиня задумалась. — Можешь позвать меня еще раз. Но только один! И не сегодня. Да учти, зови правильно. А то не услышу…"
Огонек был едва различим, маячил впереди, но ближе не делался. Снег летел в лицо. Я зажмурилась, а когда открыла глаза — синей искры уже не было…
Чувства разом притупились. Мороз больше не жалил, а баюкал, клоня к земле. Дети зимы бежали следом, и мне все сильнее хотелось последовать их зову.
Вот и конец моей книге. Короткая вышла сказка.
Лапы подломились, снег расстелился постелью, и стужа сомкнулась надо мной, как волны океана над тонущим.
"Снежа!.."
Мне снилось, что я куда-то еду. Сани летели легко — ни кочек, ни ухабов. Внутри еще гнездился озноб, но норка, в которой я лежала, была восхитительно теплой. Правда, тесноватой…
— Тише, киса, тише, — сказала норка. — Никто тебя не обидит. Обморожения не будет, кое-что я еще могу, — голос тоже был теплым, как солнечный свет.
Мр-р-р. Приятная волна прошла по спине — от головы до основания хвоста. И еще раз. И снова…
Обычно я не позволяю себя гладить, но сейчас было хорошо, уютно — и совершенно неважно, что за человек держит меня в объятьях, как в колыбели, прижимая к теплой груди.
Теплой голой мужской груди…
— Э, подруга! Давай без когтей! Я понял, что ты пришла в себя и хочешь на волю. Все, отпускаю, — меня подхватили, высвобождая из слоев ткани, в которых я запуталась. — Смотри, какая шуба. Устраивайся.
Мех! Серебристый, густой. Шуба пахла не только зверем, но и мужчиной, который только что держал меня на руках. И чего ради я вырвалась? Он же не знает, что я не настоящая кошка. Пусть бы гладил. Он живой и теплый. Живое тепло приятнее неживого и согревает лучше.
— Под шубой телогрей, не замерзнешь.
Мех и правда был, как печь — только мягкая. Незнакомец уложил его круговыми складками, заключив меня в пушистое гнездо, а сам сел напротив и стал неторопливо застегиваться. Движения пальцев, перебирающих пуговицы, одну за другой, действовали усыпляюще. От слабости мутилось в глазах, разум уплывал в манящую тьму, и я позволила себе поддаться, услышав напоследок: