На выезде из села стояла кривобокая хибара. Худая старушонка и девочка лет десяти, налегая на деревянный скребок, пытались разгрести снег у ворот. Граф шевельнул пальцем — и от хибары до тракта скатертью раскатилась ровная широкая дорога.
На меня он не смотрел, но не оставалось сомнений, что он пытается произвести впечатление. Показать, что он добрый, заботливый и достоин доверия. Может, и правда достоин. Но что-то мешало мне принять эту мысль. Один вопрос: если он так печется о простых людях, почему не исполнит свой долг — не накинет узду на эту лютую зиму?
Словно подслушав мою мысль, граф прислонился затылком к спинке дивана и на пару секунд прикрыл глаза. Но моих сомнений это не развеяло. Сначала он сметает сугробы мановением брови, а теперь вдруг исчерпал силы?
Глава пятая, в которой я попадаю в высшее общество
Лейра мы достигли уже в темноте. По названию это был город, по сути же — сильно разросшееся притрактовое село, обязанное своим богатством выгодному положению при слиянии двух рек и на пересечении трех трактов. А еще — железной дороге, ведущей к порту Варск на восточном побережье.
В том месте залив Долгий, разделяющий Ригонию и Вайнор, сужался настолько, что можно было рассмотреть вывески портовых кабаков на другом берегу. Так писали в "Вестях со всего света" — имея в виду кабаки Дайера, самого южного и самого крупного порта Вайнорского королевства. От него до Бенхафта, столицы Вайнора, было всего сорок миль. Неудивительно, что большая часть торговли с северо-восточным соседом шла через Дайер и Варск.
Мы ехали по широким улицам мимо солидных деревянных домов с огромными подворьями. Было людно, и чем дальше, тем больше становилось народу. Всеми владело радостное возбуждение. Праздник у них, что ли? Сани двигались все медленнее и наконец встали, уткнувшись галдящую толпу.
Я бывала в Лейре и узнала место. Гостевой дом Керсона, самый большой и дорогой в городе. Двор был ярко освещен и забит повозками, людьми, лошадьми и мамками в беловатых зимних шубах. Ворота стояли открытыми, но перед входом и вдоль ограды выстроилось оцепление из полицейских и жандармов, у всех ружья и сабли, усы подбелены инеем, а форменные полушубки перепоясаны красными парадными кушаками. В гомоне толпы то и дело звучало: "Вайнор… Вайнор". Я прислушалась: за забором и впрямь говорили по-вайнорски.
Один из жандармов неласково велел Сельфану поворачивать.
Граф поднялся с места и отвесил мне шутливый поклон:
— Простите, сударыня Кошка, вынужден позаимствовать вашу перину. Хочу, чтобы меня узнали.