Мед пах липой и летом, над чашкой вился парок. Я придвинула чайный столик к дивану и хотела отойти, но кавалер схватил меня за запястье:
— Сядь-ка, красавица.
— Что вы, нам не велено!
Пусть считает меня работницей, боящейся хозяйского гнева.
— Сядь, я сказал.
В тепле Льет успел вспотеть, его рука была горячей и влажной, но держала, будто тисками. Так просто не вырвешься. А бить заказчика сахарницей по лбу — дело неблагое.
Стоило мне опуститься на край дивана, он стянул с пальца перстень с кровавым камнем. Должно быть, настоящий рубин.
— Нравится? Подарю, если поедешь со мной в Альготу.
Я вскочила раньше, чем нежеланный подарок лег в мне руку, но от щипка увернуться не смогла. Крепко, гад, прихватил — до боли.
— Ишь, коза! Грех такое богатство в глуши хоронить, — глаза Льета плотоядно блеснули. — Поехали. Настоящей дамой тебя сделаю. В шелках будешь ходить, во дворцах танцевать, прислугу гонять в хвост и в гриву. А?
— Что вы такое говорите, кавалер! — напоказ ужаснулась я. Руки чесались плеснуть кипятка в гнусную рожу. — Как можно!
— Брось ломаться.
Он привстал с места, и я попятилась.
— Не хочешь? Ладно, неволить не буду. Но подумай хорошенько. Мы в доме Снульва остановились, знаешь такой? Пробудем до послезавтра. Надумаешь, приходи.
Остаток вечера мы спешно кроили и сшивали муляж из дешевого муслина. Завтра на барышне все подгоним; если надо, подправим фасон. Получим задаток, и пусть катятся в свою Альготу — гладкой им дороги, попутного ветра. А мы по муляжу платье будем шить. Свадьба через месяц, успеем.
Майра чуть не плакала от зависти:
— Какая фигурка! А личико!.. Почему одним все, а другим ничего? И у папаши денег что воды в море!
— Папаша — скотина, — не удержалась я.
— Но богатая скотина! Глаз на тебя положил, — Майра закончила пришивать оборку к подолу и уперла руки в боки. — А ты? Сбежала, как маленькая! Распустила бы завязки, — она похлопала себя по плоской груди, — так он бы не то что свадебное платье, целый гардероб у нас заказал!
— Майра! — возмутилась мама. — Ты в своем уме?
— А что? Дано богами — пользуйся!
— Карин надо думать о репутации! Что скажет господин Стир?
Я бросила расправлять складки на платье.
— Моя репутация господина Стира не касается. Я не выйду за него, сколько раз повторять!
Нотариус Арнульф Стир, вдовец сорока четырех лет от роду, был не единственным, кто сватался ко мне, но из всех женихов он один превосходил нас достатком. Прочие имели виды не столько на меня, сколько на ателье. Хотя каждый при случае норовил зажать в темном уголке, как бы скромно я ни одевалась и как бы строго себя ни держала. Каждый, кроме господина Стира. Этот только ел глазами, потихоньку багровел и покрывался испариной — весь, от тугого крахмального воротничка до залысин на лбу. Будь я обычной девушкой, все равно бы за такого не пошла. Страшно.