Рубан наклоняется ко мне, а мне ничего не видно. Сижу оглушенный и ослепленный. Мой. Все время был мой. Тимоха мой! Хочется кричать громко, чтобы все слышали. У меня сын есть, люди! У меня есть сын!
Поворачиваюсь к Рубану
— А я тебя люблю, Рубан. Клянусь, люблю. Хочешь, даже поцелую?
Он в страхе отшатывается, на лице написано омерзение, а я не гоню, я его по настоящему готов расцеловать. Мой Тимоха! Они все трое мои!
Хватаю его за затылок, тяну к себе. Он глухо матерится и отбивается. Но я сильнее.
— Саня… да не дергайся ты, послушай. Саня, — я его почти обнимаю, — хочешь, я тебе еще один ресторан подарю?
* * *
В отель возвращаюсь почти трезвый.
— Ваша посылка, — администратор отдает Илюхе увесистый пакет.
Поднимаемся в номер, меня все еще потряхивает. Не звоню Нике, боюсь. Надо успокоиться, я не совсем сейчас в адеквате.
Кручу в руках пакет и вижу, что это от Доминики. Ее счастье, что я не рядом, снял бы ремень и отходил по круглой, аккуратной попке… Так, не туда меня несет.
Илюха подает нож, вскрываю упаковку. Сердце срывается вниз и повисает на тоненькой ниточке. Тоненькой как моя Доминика. Наверное, оно только поэтому не разбилось.
— Может, вы присядете, Тимур Демьянович? — с тревогой спрашивает Илья, и я опускаюсь на первый попавшийся стул.
Я их сразу узнал, Игоря и Полину Большаковых. Отца с матерью. А на руках у мамы мой Тимон сидит. И где глаза мои были? Правду Рубан сказал, вот кто точно ресторан заслужил.
А я не заслуживаю этой девочки, которая мне и дочку родила, и сына, как обещала.
Согнутыми пальцами тру уголки глаз, тыльной стороной ладони вытираю щеки.
Я даже спасибо ни разу не сказал. За что мне такое счастье? Сын. А еще Полька, мое сердце ходячее. Что я там хотел, остров? Значит, будет остров. Все будет, только чтобы позвала. А не позовет, буду за забором стоять и смотреть на нее, лишь бы только быть с ними рядом.
— Илья, узнавай расписание. Первым же рейсом вылетаем.
— А куда, Тимур Демьянович? — переспрашивает осторожно.
— Домой летим, Илюша. Домой.
* * *
— А ты уверен, что он ей нужен, этот остров? — серые, со стальным отливом глаза, смотрят на меня, не мигая.
Давно я с Шерханом не виделся, отвык. Сижу перед ним, а у самого как будто под задом пригорает, не знаю, куда деть руки. Хочется вскочить и по струнке вытянуться, хоть я в армии и не служил.
По молодости и с непривычки и обоссаться можно от такого взгляда. Что тут скажешь, это или дано, или нет. Такие как он сто пудов раньше армиями командовали, на лошадях скакали и в бой тысячи поднимали. Это сейчас они все больше по кабинетам.