* * *
Несколько дней пролетают незаметно, Тимура я вижу только по утрам на пляже и вечером. Он тогда обычно уставший, просто сидит и смотрит, как смешно копошатся вокруг него дети.
Он мне запрещает одергивать их, утверждая, что они ему не мешают, хоть я вижу, как он засыпает сидя. И даже если бы я набралась смелости поговорить, то удобный момент никак не подворачивается.
А сегодня Тимур приезжает после обеда, как я только укладываю детей, и зовет меня в кабинет.
— Вот, — выкладывает передо мной документы, — теперь вы с Рубаном официально разведены.
Он самодовольно ухмыляется, а я смотрю на незнакомые бумаги с печатями и подписями, и перед глазами проносятся дни моего брака, который стольких людей сделал несчастными.
Мне жаль Алекса, я чувствую себя перед ним очень виноватой. Он неплохой человек, ему просто не повезло влюбиться в меня. А я не смогла ответить взаимностью, хоть и очень хотела.
Этот брак должен был стать моим спасением, а стал клеткой, в которую я загнала не только себя, а и мужа. И своего сына.
Когда кому-то больно по твоей вине, самой от этого больнее вдвойне. Мы могли быть счастливы, если бы не моя болезненная зависимость. Чувства, от которых я пыталась избавиться, но так и не смогла.
Так может быть Тимур все-таки прав? Я выросла в детдоме, у меня перед глазами не было примера нормальной крепкой семьи. Вот поэтому у меня ничего не вышло. Вкусно кормить — еще не значить делать людей счастливыми.
Слезы часто-часто капают на стол, буквы на документах расплываются. В мой подбородок впиваются стальные пальцы и с силой тянут вверх.
— Ты его все еще любишь, да? — слышу злое. Слезы мгновенно высыхают, и я вижу перед собой взбешенное лицо Талера. — Ты все-таки любишь этого удода Рубана?
Ничего не успеваю ответить, он дергает меня на себя, и теперь его пальцы ввинчиваются мне в плечи.
— Я думал, ты мне назло замуж вышла, чтобы я ревновал. И я ревновал, я стены прогрызть был готов, чтобы оттуда выйти и тебя забрать. А ты… Ты плачешь! — Тимур рычит, его рев похож на вой раненого зверя, а я будто впадаю в ступор. Не хочется ни объяснять, ни оправдываться, просто обнимаю себя руками, отгораживаясь, но делаю только хуже.
Он сует руку в карман и достает кольцо. Тянет меня за правую руку, с силой натягивает кольцо на безымянный палец, задевая кожу. Отдергиваю руку, потирая палец, а он в это время надевает второе кольцо себе и снова нависает надо мной.
— Он продал тебя мне, как будто ты вещь. Тебя и своего сына. И ты по нему плачешь?
— А ты нас купил, — говорю, стараясь, чтобы не дрожал голос. — Так чем ты лучше, Талеров?