Не слишком раздумывая, я прямо в джинсах, скинув только кроссовки, вошла в воду, — у входа в пещеру с источником глубина была не больше, чем по колено, — и осторожно присела, держа ребенка на руках. Чтобы понять, насколько все плохо, его надо было отмыть и как минимум напоить. По капельке, с ладоней, сначала просто смачивая потрескавшиеся губы и протирая лицо.
Слава всем богам, самое простое оказалось самым действенным. Минут через пять малыш уже сам глотал воду, жадно причмокивая, а потом открыл глаза.
— Мама?
ЛИРЭН
Я не стал спрашивать Ухо, как он распорядился глухонемой пришелицей. Мне уже сообщили, что она в квартале Мимоз, и проследили ее путь — колесо на малой ткацкой мануфактуре. Это меня сразу насторожило. С одной стороны, колесо — штука пакостная, кому, как не мне, знать. Но если охота отсидеться в полутьме, без назойливых вопросов, то место подходящее.
На мануфактуру я отправился без промедления. Прошел цеховой зал мимо вращающихся станков и работников, тянувших ворчливую песню. Бросил на ходу: «Сейчас отдохнете».
Когда-то, на самом деле не так давно, от главной городской реки тянулись каналы с запрудами и колеса вертела вода. Но речка обмелела, каналы высохли, ветер наш Город тоже не балует. Чтобы крутились станки, колеса вертят руки, предусмотрительно спрятанные в подвал под цехом.
Туда я и спустился.
Колесо на восемь человек не было штрафным — никто не прикован, стояли подставки для тех, кто низкого роста, а нижний мастер, или, по-старому, надсмотрщик, прогуливался посвистывая. Широкий бич висел на стене.
В свое время мне, мальчонке, никто подставку не ставил, так что с тех пор мои руки чуть вытянутые — первой кличкой в Братстве было Длиннорук. Надсмотрщик бичом не только хлопал в воздухе. Через год я расстался с колесом, через два его нашел и, клянусь клинком, мерзавец почти не страдал.
Я добрый. Поэтому злым жить не даю. Не позволяю.
Этот надсмотрщик узнал меня сразу, что делает ему честь, или догадался, кто я, что делает честь его уму еще больше.
— Когда перерыв?
— Через полчаса.
Я дал ему монету.
— Объяви сейчас.
— Верхний мастер будет недоволен, — неуверенно ответил надсмотрщик, пряча сребреник.
— Неужели такой молодец может бояться чьего-то гнева? — спросил я с показным удивлением и явным нажимом, протягивая вторую монету. — За это ты придумаешь причину для мастера.
Надсмотрщик вздохнул, дернул шнур — сигнал наверх.
— Девочки, мальчики — отдых, — нерадостно сказал он и побрел по ступенькам, выдумывая причину остановки колеса.
Вертельщики замерли от удивления, потом, покряхтывая и массируя поясницы, разбрелись по углам и своим узелкам.