И по закону подлости ребенок сразу покалечился.
Конечно, пропоротую ступню я ему сразу промыла, даже залила каким-то не слишком ароматным, но достаточно крепким пойлом из заначки дядюшки Луи. Малыш пищал и вскрикивал, но не отбивался, и то хлеб. Самое же неприятное, по моему дилетантскому предположению, обломок окаянной деревяшки застрял в ноге. Я его даже нащупала. Но вытаскивать не решалась.
Ногу Нико я перетянула самодельными бинтами и села рядом, лихорадочно соображая, что же делать дальше. Рана серьезнее, чем просто ссадина или порез, тут нужно вытаскивать и зашивать. И здешние лекари умеют это делать, как-то в разговоре с тетушкой Франсуазой мелькнуло это знание. И не так далеко от пустошей в городе даже есть доктор, который не чурается иметь дело с лепесточниками. Я знаю, как его зовут, но понятия не имею, где он живет. И чем с ним расплачиваться за лечение — тоже непонятно.
Все наше общее невеликое богатство Луи таскает при себе, так что у нас под кустом сейчас ни монетки. Только полкоробка собранных мною почек, но их не хватит даже на завядший бутон. Лекарь, по словам Франсуазы, малый своеобразный и даже местами добрый, но бесплатно работать здесь не принято от слова «совсем».
Рука вдруг сама потянулась к уху. Хм-хм, серьги у меня простенькие по дизайну, без всяких камушков, колечки. Зато золотые, хорошей пробы и с алмазной насечкой. Наверняка они стоят сильно больше, чем один визит к доктору, но что делать?
Золото же в любом мире золото, это я уже выяснила. Не придется даже искать менялу, скажу лекарю, что я из семейства Луи, отдам серьги и Нико наложат пару швов. Только надо проследить, чтобы лекарь руки мыл… и прочую дезинфекцию с гигиеной соблюдал. А то знаю я французскую медицину конца восемнадцатого века: зашивать раны научились, а грязь из-под ногтей вычищать — не очень.
Под эти мысли я скоренько упаковалась в фирменную хламиду лепесточников, под которой было не разглядеть моих джинсов, завернула в такую же нашего маленького принца и, успокаивая закусившего губу детенка, припустила из приграничной рощи в город.
Адреса я не знаю, но язык мне на что? Обычно местные в курсе, где в их районе проживает лекарь с определенным именем. Подскажут.
ЭТЬЕН
Боль лучше всего глушится злостью. Я очень злился. Не столько на мерзавца, сколько на себя — надо было издали разглядеть калибр свинцовника и понять, что такой крупный ствол мог быть забит не одной пулей, а картечью — семью-восемью пулями поменьше.
Когда я вывернул ему руку, пули ударили в каменную стену, разлетевшись по огромному цеху. Все, кроме одной. Вот одна-то и отскочила мне в бок.