За окном водная пыль заволокла горные пейзажи и живые багряные осенние краски. Разноцветным мокрым золотом они темнели над темно-лиловым горизонтом. Капли стекая, догоняли друг друга, растворяясь и сдаваясь под напором ветра. Я прикрыла веки, отвернувшись к окну, как вдруг раздался оглушительный взрыв страшной силы, и мгновенно салон заполнили языки пламени и черный едкий дым.
Меня накрыло оглушающим коконом, и сначала я даже не понимала, что произошло, и продолжала смотреть на языки пламени, жадно лижущие панель приборов, пока сильные смуглые руки не вытащила меня из горящего салона автомобиля.
Голос Влада доносился как сквозь толстый слой ваты. Его обеспокоенный пытливый взгляд, руки везде и сразу. Он что-то говорил, требовательным тоном, а я была не в силах что-либо ответить.
–Не закрывай глаза, черт возьми, слышишь! Смотри на меня, не закрывай глаза…– руки гладят меня, а лицо, словно, застывшая гротескная маска с пылающим черным взглядом.
Я опустила глаза на его руки, стремительно окрашивающиеся в ярко красный цвет, и затем на свой живот. Светлая тонкая ткань куртки была пропитана кровью. Влад что-то снова закричал, и я провалилась в темноту.
Влад
Я не думал, что может быть вот так. Нет, я не про взрыв. Я привык с шестнадцати лет ходить по самому краю, по острию ножа, готов в любую секунду расстаться с жизнью.
Но в тот момент, когда грохнул взрыв, и салон заволокло черным удушающим дымом, я повернулся и не увидел ее рядом. Точнее, я ее просто не увидел, из – за яркого пламени, и ядовитого дыма, стремительно заполняющего салон автомобиля.
В тот миг все остановилась, словно замерло. Паника сковала все мое существо, а в голове билась мысль: «Успей!». Надо отдать должное тому времени, проведенному за чертой, и выдержке, иначе я бы там вместе с ней превратился в пепел.
Выскочил, обжигая руки выбил проклятую дверь, и едва взглянув в белое, бескровное словно простыня лицо, перепачканное в черной саже, и сердце замерло, затем мучительной болью пустилось в свой торопливый бег, отдаваясь набатам в ушах . Еще никогда я не ведал такого всепоглощающего страха. Держать на руках раненную любимую женщину, жену, и будущую мать своих детей, и понимать, что ничего не смогу сделать, осознавать свою беспомощность.
Смотреть в янтарные огромные омуты и кричать, чтобы не смела их закрывать. Боялся, что не увижу больше таких любимых глаз. Никогда себя раньше так ненавидел, за то, что не смог уберечь. Не смог оградить от темной стороны своего существования. И самым страшным было то, что ведь мог предугадать, просчитать наперед, как всегда раньше.