— Когда в свою восемнадцатую Красную Луну Лоним уехал в академию, я сказал ему, что он выглядит совсем взрослым. И это правда было так. Я бы хотел сказать тебе, что теперь ты тоже взрослая, но передо мной стоит всё та же маленькая Юна с двумя каштановыми косичками и смелым взглядом. Эх-хе, — вздохнул Ганс и сменил тему: — Я хочу передать Лониму кое-какие детали. Кажется, он всерьёз увлёкся магией механизмов, хотя сам настойчиво называет это «наукой». Нахватался в своей академии. Не откажешь старику в небольшой услуге?
— Конечно! Представляю, как Лоним обрадуется. Его действительно интересуют все эти металлические штуковины.
— Тогда подожди, я соберу небольшую посылку. И для тебя у меня тоже будет подарок.
— О, не нужно! Все и так носятся со мной, будто с маленькой, — посетовала я. — Но я в самом деле выросла. По крайней мере, мне уже точно пора вырасти.
— Эх-хе, — опять вздохнул Ганс. — К сожалению, некоторые люди взрослеют не по возрасту, а по обстоятельствам. Такова судьба. Но кто твёрдо знает, что делать, тот приручает судьбу.
— Думаете, судьбу можно приручить, господин Рилекс? — удивилась я.
— Нельзя приручить только время, — часовщик очертил круг руками, указывая на все часы одновременно. — У него совершенно особая, неподвластная нам поэзия. А судьбу — судьбу, пожалуй, можно. Кстати, в эту Ночь Красной Луны к нам приезжал странствующий бард. Очень талантливый молодой человек. И такой обходительный. Особый отклик в таверне вызвала его баллада о Мирасполе и Лауне Иверийских. Сейчас я тебе процитирую.
Старик подобрался, поднял подбородок и запел высоким голосом, вероятно, подражая заезжему барду:
«Кто вертит кем — ещё вопрос большой:
Судьба любовью иль любовь судьбой?»
Петь у господина Рилекса получалось явно хуже, чем чинить часы. Но я улыбнулась и захлопала в ладоши, как делают зрители. Мне доводилось несколько раз бывать на выступлениях бардов в нашей таверне. В основном, это были сильно пьяные люди, которые, перебирая струны лютни, громко выкрикивали непристойные стихотворения, чем вызывали отклик у таких же пьяных фарелбийцев.
— Кажется, я тебя задерживаю, — засуетился отец Лонима. — Сейчас вернусь!
С этими словами он скрылся за дверью кладовой и чем-то загремел.
Я же обошла комнату по кругу, потом ещё раз, и ещё. Все выставленные часы были изучены мною десятки раз, и новых, увы, давно не появлялось. Я заскучала и подошла к зеркалу. Надо отметить, что это было единственное зеркало, в которое я могла себя рассмотреть, не считая треснутого кругляша для бритья в нашем рыбацком домике и гладкой поверхности озера.