— То, что медведи попадают в Стикс — это не редкость. Из них вырастают жуткие твари, потому что медведь, даже самый чахлый, пострашнее большинства лотерейщиков будет, а медведь–кусач это уже полный караул. Но вот медведь–иммунный, этого никто не ожидал.
Рассказывают, что этот мишка путешествовал себе с цирком, а может, в зоопарк его везли, кто ж теперь точно скажет, но первое время на нем видели ошейник. И надо ж такому случиться, что зверь оказался иммунным.
Вряд ли бы он, конечно, продержался долго. Не твари, так споровое голодание бы его добило, но на счастье медведя, на него напал лотерейщик, только что заваливший бедолагу–рейдера. Лотерейщик мишку только поцарапал, а мишка ему башку свернул, без особого причем, как я понял, труда.
А медведь–то был цирковой, приученный к бухлишку. А рядом с рейдером как раз лежала фляга с живцом. И мишка, не будь дурак, ее оприходовал.
Тут, я б сказал, у него крестины и случились — кончился безымянный медведь и появился честный рейдер Потапыч.
Откуда знаю? Так по следам разобрался. Я ж говорю, не рассказываю ничего, чего сам не видел.
Начал Потапыч партизанить в лесах. Ловил бегунов, да добывал из них спораны. Порой на останки рейдеры натыкались — башка свернута, нарост вскрыт, тушка поедена. Долго ли, коротко, видать, дары у него открылись, начал он жрать кого покрупнее. Добрался и до гороха. Не знаю уж, как употреблял, но наросты у лотерейщиков и топтунов, а он и топтунов начал ломать, были пустые. Потом пропал, мы уж думали все, отплясал свое Потапыч. Ан нет. Я его как–то сам видел.
Года два прошло. Шел я из рейда. Херово все тогда сложилось. Нарвались мы на сильную стаю, кончилась у нас машина и почти весь отряд. Иду я, значит, несу на горбу приятеля своего… да, Гвоздя я нес, Гвоздя. Помню, тогда ему все хлебало откусили вместе с глазами. Ну, у него и спроси, может чего и видел, но я лично сомневаюсь. Не мешай уже, не перебивай.
Иду, думаю — все, амба. На плечах Гвоздь, в автомате полмагазина патронов и в пистолете пяток. И тут смотрю — на дороге медведь на задних лапах стоит. Здоровенный, мать моя, я не думал, что такие бывают.
На плече у него мешок здоровенный. Как у деда Мороза, только серый. Стоим, смотрим друг на друга. И тут мне медведь бросает свой мешок и лапой на пояс мой показывает. На флягу с живцом. И понимаю, словно кто говорит со мной — давай, мол, сюда. Ну, делать–то особо нечего, даю. Даже крышку свернул.
Мишка живец одним махом усосал, флягу мне вернул и мешок подбирает. Я стою и думаю — вроде не пил — с чего мне такое мерещится? А он в мешке покопался, протягивает мне жменю потрохов — спораны и горох вперемешку. И жемчужина среди них, я впервые ее в руках за два с лишним года, что в Стиксе шатался, держал. Медведь на меня смотрит, я на него. Чувствую, мишка смотрит на меня и думает что–то вроде «во дурак попался».