Звездные колдуны не переносили на дух друг друга.
Их разум погряз во тьме, они не помнили своей родни, своей семьи. Жажда власти овладела ими; только слова Кита им помнились, а еще в неясных видениях во снах приходил венец — давно утраченный, спрятанный, — Венец Когтей и Клыков, черный, страшный. От него веяло силой. Даже во сне Звездные чувствовали, как скрипят, поддаваясь, цепи, сковавшие их крылья, когда сила Венца вливается в кровь…
Итан Среброрукий был самым старым среди Звездных, и он еще помнил, что это такое — быть драконом. Черным и быстрым, как стрела, которая с одинаковой быстротой пронзает и волны моря, и небесную синь.
Он был высок, худощав, черноволос, и глаза его были черными, чернее мертвой бездны, чернее бездонной пропасти.
Если бы самки умели любить, они были бы без ума от Итана. Его черты были тонки и благородны, черные густые волосы обрамляли бледное красивое лицо и ниспадали на плечи, на четко очерченных скулах танцевали под кожей белые и синие звезды. Потеряв крылья, а вместе с ними и часть памяти, Итан долго страдал и бился в яростном припадке. А придя в себя, велел выбить черными чернилами на своей спине утерянную чешую и крылья. Изображение дракона; свой портрет — такой, каким он себя помнил.
Болью тела заливая боль души…
Израненного Андреаса Итан нашел в заливе, куда скинули его драконы, победив. Непонятно, что шевельнулось в душе Звездного, отчего тот решил спасти почти утонувшего собрата, да только спас, перенес в свой дом, и выходил.
Андреас оказался чуть младше Итана. Но так же хитер, коварен и зол. Душа его была еще чернее, чем у старого Звездного, и своего спасителя он не убил только потому, что у Итана не было того, что нужно было Андреасу. А значит, можно было составить временный союз…
***
— …Значит, не подчинилась тебе, — задумчиво произнес Итан. Если не знать, что за черная душа была у Звездного, можно было б подумать, глядя на его умиротворенный вид, что он безмятежен и кроток, а замыслы его благородны. Но только до тех пор, пока он не начинал улыбаться. В улыбке словно другое, страшное и порочное существо проступало сквозь красивые, изысканные черты Итана, и он становился страшен.
От его издевательской улыбки Андреас напрягся, оскалился, как дикий пес. Они с Итаном не имели заблуждений по поводу друг друга, поэтому нужды притворяться не было, и натягивать маску любезности — тоже.
— Ты же говорил, — сладко продолжил Итан, любуясь собой в зеркало, — что самки того мира легко привязываются и следуют потом за своим господином вечно. И ничем их не отвадить, а?