Он стряхнул снег с колен и зябко передернулся:
– It's fucking cold out…
– Тогда пошли отсюда. А то я тоже жопу отморозила.
– Давай немного посидим. У меня голова… так… танцует…
Она улыбнулась, потрепала его по плечу:
– Привыкай к русской пьянке.
И озорно пихнула его:
– А может еще пойдем вмажем, а?
Он дернулся, поднимая ладони:
– Ради Бога… ой, я слишат не могу.. ой…
– А чего – пошли, Тоничка, – продолжала хулиганить Марина, – Возьмем бутылочку, за уголком раздавим, кильками закусим.
– Ой! Не надо… кошмар…
– Не хочешь?
– Страшно… как так русские могут… это же ненормально…
– Что ненормально?
– Ну… пить так. Как свинья.
– Между прочим на свинью сейчас ты больше похож.
–Я не о себе. Вообще. Вы очень пьяная нация.
– Ну и что?
– Ничего. Плохо… – он с трудом приподнялся, оперевшись о спинку скамейки, – Ой… танцует… очень плохо…
– Что – плохо?
– Вообще. Все. Все у вас плохо. И дома. И жизнь. Ой… тут очень плохо…
– А чего ж ты тогда сюда приехал? – проговорила Марина, чувствуя в себе растущее раздражение.
– Так… просто так… – бормотал Тони, с трудом дыша.
– Так значит у нас все плохо, а у вас все хорошо?
– У нас лучше… у нас демократия… и так не пьют…
– У вас демократия? – Марина встала, брезгливо разглядывая его – распахнутого, красномордого, пахнущего водкой и блевотиной.
– У нас демократия… – пробормотал Тони, силясь застегнуть плащ.
– Ну и пошел в пизду со своей демократией! – выкрикнула Марина ему в лицо, – Мудило американское! Вы кроме железяк своих ебаных да кока-колы ни хуя не знаете, а туда же – лезут нас учить! Демокрааатия!
Тони попятился.
Марину трясло от гнева, боли и внезапно нахлынувших слез:
– Демократия! Да вы, бля, хуже дикарей, у Вас кто такой Толстой никто не знает! Вы в своем ебаном комфорте погрязли и ни хуя знать не хотите! А у нас последний алкаш лучше вашего сенатора сраного! Только доллары на уме да бабы, да машины! Говнюки ебаные! Тут люди жизнь за духовное кладут, Сахаров вон заживо умирает, а он мне про демократию, свинья, фирмач хуев! Приехал икру нашу жрать, которую у наших детей отняли! Пиздюк сраный! Вернется, слайды будет показывать своим говнюкам – вот она, дикая Россия, полюбуйтесь, ребята, а теперь выпьем виски и поедем в Голден Гейт Парк! Говно ты, говно ебаное!
Рыдая, она размахнулась и ударила Тони кулаком по лицу. Он попятился и сел на снег, очки полетели в сторону.
Марина, всхлипывая, побежала прочь.
Тони остался беззвучно сидеть на снегу.
Она бежала, хрустя ледком, растрепанные волосы бились по ветру:
– Гад какой…
Комсомольский оказался перед ней и, словно во сне, облитая желтым светом фонарей, выплыла, засияв золотыми маковками, игрушечная Хамовническая церковь святого Николая, в которую ходил седобородый Лев Николаевич, крестясь тяжелой белой рукой.