«Ты жива ещё моя старушка…»
Видя недоумённый взгляд Поэта и мою вытянувшуюся физиономию, Иосиф понял. Что попал впросак.
– Ах нет…это я с другим тебя перепутал…тот тоже один из любимых…был. – При слове «был» Вождь тяжело вздохнул. – Вот это:
«Наша ветхая лачужка и печальна и темна,
Что же ты моя старушка, приумолкла у окна…»
– Это тоже про старушку, но кажется твоё…
Саша робко кивнул.
– Ну вот видишь…– Вождь многозначительно и важно улыбнулся, словно только что процитировал всего «Евгения Онегина». В моё время тебя почитали за образец словесности. Как сейчас не знаю…
– Сейчас тоже… – начал было я, но рука Вождя снова взмыла вверх.
Он продолжил, словно вместо меня было пустое место.
– Не знаю как сейчас, ведь мы с тобой в другом веке. Я хотя бы из прошлого столетия, а ты у нас вообще через два перескочил. Ты, Саша, главное слушай меня и внимай всему, что я говорю, каким бы диким тебе это не показалось.
Поэт смотрел на Вождя заворожено, как кролик на удава.
Когда Вождь начал говорить, я сразу же понял, кто в этой палате является истинным гением вербовки и шпионажа, кто здесь лучший тайный агент и филигранный переговорщик. К сожалению это был не я.
Он мгновенно нашёл подход к Поэту, говоря на его языке, оперируя понятиями его эпохи. Он говорил, что мы попали в эпоху чернокнижников и магов, что эти маги научились переселять души, что они вселили наши сущности в тела других людей. Почему именно нас? Да потому, что мы величайшие личности , гении всех эпох. Он (Иосиф), великий царь, воссоздавший и сохранивший огромную империю, которую эти сраные чернокнижники как то умудрились развалить. Он (Саша) – великий Поэт, ну об этом он и сам прекрасно знает; этот напротив (здесь Вождь небрежно указал на меня) – самый большой вор. Но это ведь тоже талант и в своём роде гениальность.
Моё восхищение талантом вербовки, сменилось чувством обиды. Хоть я и не был тем, за кого себя выдавал, всё равно было досадно, что Вождь опустил меня на несколько ступеней ниже их с Поэтом, окунул лицом в дерьмо. А мне ведь решать одну с ними задачу.
К концу монолога Вождя, Саша зарыдал, закрыв лицо ладошками. Это была безоговорочная победа. Теперь он поверил.
За каких-то пятнадцать минут, Вождь сделал, то, что мы с Куратором не могли осилить несколько суток.
– Не плачь, Сашка, всё, что не делается, к лучшему, – Вождь потрепал хилое плечо Поэта.
– К лучшему? – навзрыд бубнил тот, уткнувшись в ладошки, как обиженная девочка. – Я в другой, чуждой мне эпохе, я больше не увижу свой дом, семью, детей. Я другой, это не моё тело. Эти руки, персты, голос, эти срамные одежды, мне всё это отвратительно!