* * *
– ИВС гораздо хуже, чем реальный срок в тюрьме, – делился опытом Виктор на следующий день. – Там ты хотя бы знаешь, что с тобой будет. Через два года, три года, пять лет или даже больше будет твое освобождение, и ты выйдешь на свободу. Ты уже спокоен, морально готов ближайшим годам. Что ты знаешь здесь и сейчас? Отпустят или нет? Что будет, в чем действительно обвинят, а в чем нет, какой срок дадут? Такое ожидание хуже всего.
Он был отвратительно прав. Действительно, от незнания своего будущего ты не можешь расслабиться или успокоиться. Тебе не оглашают приговор, не приносят новости, не сообщают о результатах твоего дела. Вдобавок к этому ты закрыт в четырех стенах, не контактируешь ни с кем, кроме своих сокамерников, и не имеешь из вещей ничего, кроме своей одежды. Заняться нечем, кроме того, чтобы думать, ходить, насколько это возможно, по камере и обмениваться репликами с товарищами по несчастью, находящимися в этот момент рядом с тобой. Излишняя болтовня с незнакомыми людьми в такой обстановке может здорово навредить. Мало ли скажешь что-нибудь не то. Или дашь пищу для размышлений своему следователю. Заметно было, что даже такой бывалый татуированный сиделец, как Виктор, нервничал. Хотя и старался не показывать этого.
Казалось, что время остановилось. В обычной жизни, если тебя что-то беспокоит, ты переключаешься на другие задачи, что-то делаешь. Ну, или просто слушаешь музыку. Тут отвлечься было тупо не на что. Один раз Денис попытался лечь и поспать, и тут же получил замечание от надзирателя. Днем спать было не положено.
Осматривать красоту окружающего мира через тюремное окно, закрытое арматурами и железными листами с небольшими дырками, было и неудобно, и больно. Напротив он видел немного – деревья, небольшую часть дороги и высотного дома. Но от мысли, что там кипит жизнь, люди занимаются, чем хотят, и ходят, куда пожелают, ему становилось тоскливо.
Хотя тюрьма не пугала идейного борца за справедливость. Собственно, как и смерть. И то, и другое он принял бы с честью и пошел бы вперед с гордо поднятой головой. Но мерзкое тягостное ожидание было невыносимо. Да еще после завтрака он услышал в коридоре крик: «Мельницкий, с вещами на выход!» Второго его товарища выводили из камеры. За шумом из разговоров, шагов, и воплей задержанных по поводу и без он больше ничего не услышал о нем. «Похоже, помог все-таки отец», – подумал Денис. Допросы еще было рано устраивать, рабочий день только начинался. На душе стало еще тоскливее.
Виктор со своими расспросами быстро отстал. Может быть, он действительно не был стукачом. А может, просто отнесся сразу положительно к своему неопытному сокамернику. Во всяком случае, на провокационный вопрос, нужно ли подтвердить то, в чем тебя обвиняют (в разумных пределах), чтобы это смягчило вину не столь серьезного преступления, Виктор спокойно сказал: