Но, несмотря на неприязнь к искусству, на кухне у Нежного висели художественные полотна, изображающие всякую снедь и кухонную утварь. Уплетая очередной кусок какого-нибудь животного, он, щуря воровские глазки, с восторгом смотрел на нарисованную еду и наслаждался собственным существованием на кухне, восхищался своей постидеей в поствселенной.
Иоська специально заказывал у хитрого еврея-художника картины, на которых располагались любимые лакомства Нежного – колбаса, окорока, голубцы и другие вкусности. “Ты рисуй с любовью да старанием, заполняй все пространство едой! И чтоб не было там людишек!”– поучал Иосиф еврейчика. На что последний сетовал: “Иося, я столько тебе нарисовал! Все кушанья там!” “Много еды не бывает! Рукотворствуй и чародействуй!” – подытожил Нежный, наливая себе в стакан протоводку-мироносицу.
Ему надо было напиться, ведь его пригласили сегодня на вечеринку, а там были хоть знакомые, но уж больно ненавистные Иосе люди. “Трезвым быть нельзя. Пропаду. Захлебнусь в тине болотной. А под водочными парами лжемир красивее, даже в присутствии людишек!” – рассуждал он, разглядывая на картине кусок вяленой колбасы. Через минуту вспыхнул, как протоогонь: ”Не такая она в натуре, не такая. Ох, уж этот художник… импрессионист! Разыгралось у него воображение. Бестолочь! Нет понятий. Нет!” – выругался Иося, не отводя глаз от колбасы. Затем выпил еще стаканчик и прилег ненадолго вздремнуть перед началом вечернего карнавала. На свой нежный диван. Закрывая глаза, подумал: ” Интересно, а чем будут угощать на этом сборище неудачников?”
Попав в эту людскую пропасть, Иося стал шарить глазами в поисках закуски и какой-нибудь выпивки – не нашел! Разозлившись и отчаявшись, он решил ударить кому-нибудь в морду. Просто так. Для куража, так сказать, и для поднятия боевого духа. Тем более что рядом оказался мерзопакостный Философов, который был весьма противен Иосе за его мракобесные разглагольствования про пользу наук да развитие общества. Его блевотные речи жутко раздражали Нежного, его длинные жирные волосы-пакли нервировали величавого Иосю, его плебейские недоусики бесили архиважного Иосифа, его… “Как же пало это псевдонаучное животное-богомол! Квазидеятель! Ученый-политзаключенный!” – зло прошипел Нежный и, не обращая на окружающую публику, с размаху врезал кулаком в лицо-карикатуру Философова. От удовлетворения Иося выпустил газы…
Кто-то перестал играть на пианино сонет. Якобы шедевральный. Кто-то закончил читать стихи. Якобы божественные. Кто-то закончил беседу. Якобы мудрую. Кто-то… А Иосиф Нежный неистово заорал: “Где жратва, чудики? Где самогон, кенотафы? Зачем меня сюда пригласили, истуканы? Написать для вас эпитафии? Мне не нужны ваши мысли-некрологи!” Философов сначала хотел как-то ответить обидчику, но вспомнил известную божественную заповедь о том, что, получив удар по одной щеке, надо подставить другую, успокоился и загробно ушел в себя. Вся остальная публика обмякла, замерла, и наступила сумбурная тишина.