Пока Н. Г. Веденичев отдавал распоряжения отделам штаба о немедленной эвакуации, мы с М. Е. Катуковым стояли в скверике и прислушивались к гулу самолетов, улетающих из Тиргартена на северо-запад.
— Гитлер и его компания драпают… — вслух подумал я.
— Не исключено, — согласился Михаил Ефимович. В три часа ночи наш палаццо взлетел на воздух.
М. Е. Катуков оказался прав.
Опасность в уличных боях подстерегала советских воинов на каждом шагу. Вражеские солдаты, окруженные в одном доме, по им одним ведомым подземным ходам, которых было много в старой части города, перебирались в другой. Использовалась для этой цели противником и широко разветвленная канализационная сеть. Стреляли в спину, стреляли из-за угла. Всюду разбрасывались листовки на русском языке, в них нас старались запугать: «В Берлине 600 тысяч домов, и каждый дом — это крепость, которая будет для вас могилой…»
Но ничем не запугать нашего солдата. Он вошел сюда, чтобы покарать фашистов. Но он вошел и затем, чтобы освободить от фашистов немецкий народ.
В разрушенном городе не действовал водопровод, не было электроосвещения. В подвалах, засыпанных обломками, томились женщины и дети. Для спасения мирного населения мы организовали специальные команды. Они извлекали из-под обломков людей, оказывали им первую медицинскую помощь. Немало при этом гибло советских солдат, противник заминировал всё, даже жилые кварталы.
Я собственными глазами видел, как наши солдаты заботливо помогали немецким женщинам переносить детей в безопасное место, как отдавали при этом свой солдатский паек малышам.
Маленькие берлинцы без страха подходили к предназначенным специально для населения походным кухням, протягивали худенькими ручонками свои чешки и плошки и смешно просили: «Кушат». «Кушать» — это было первое русское слово, которое они научились произносить.
Повар наливает мальчугану полную кастрюльку. «Данке шён», — говорит мальчуган, но не отходит. «Чего тебе, хлопчик? — непонимающе спрашивает повар. — Еще налить?» Но ведь у мальчика больше нет посуды в руках. «Фюр мама», — объясняет маленький берлинец, тычет пальцем на свою кастрюльку и убегает. «Значит, еще придет», — соображает повар.
Группа автоматчиков сержанта М. М. Даринкова 27 апреля, рискуя жизнью, из верхних этажей горящего дома вытащила больше 20 женщин и детей. Может быть, жен и детей тех, кто стрелял в них фаустпатронами.
Великодушны советские люди, великодушие это идет оттого, что они никогда не ставили знака равенства между фашистскими оккупантами и немецким народом.
Великодушие это воплощено и в памятнике Советскому солдату, что стоит в берлинском Трептов-парке. Сколько я ни убеждал себя, что изображенный там воин, одной рукой держащий меч, а другой прижимающий к своей груди немецкую девочку, — это символ, это обобщенный образ и т. п., всякий раз, когда, бывая в Берлине, я стою перед этим памятником, мне чудится в выражении лица гранитного солдата то одно, то другое до боли знакомое и родное лицо моих однополчан.