С небольшой группой солдат, около батальона, кажется, мы со Скирдо ночью ворвались в небольшое сельцо Чумаково. Там был гарнизон — человек двести. Большинство мы перебили, а остальные через несколько часов явились сами добровольно в плен: холод заставил.
В теплых хатах мы коротали остаток ночи. Но недолго было наше блаженство — ранним утром нас со Скирдо потребовал к себе комдив Акименко.
— Ты, командир… не очень-то бери на себя, — проговорил Скирдо, — мне отвечать, как политработнику, ведь это я и подбил тебя…
— Ладно, ладно. Тоже самоотверженный какой отыскался, — отмахнулся я.
В избе комдива было тепло, сидело много незнакомых людей.
— Вот, позвольте вам представить моих ночных героев, — обращаясь к незнакомцам, сказал ворчливо Акименко. — Уж и не знаю, что с ними делать — под трибунал отдать, что ли, за партизанщину?
Скирдо, отодвинув меня, выступил вперед.
— Товарищ генерал, мы истребили целый батальон, захватили село, и за это нас под трибунал?
— Да ты, дурья голова… Простите, — генерал повернулся к женщине в военной форме, — лексикон у нас тут, знаете… Окопники мы…
И, уже обращаясь ко мне, продолжал:
— Не за то наказывать вас надо, что село захватили, а за то, что командир полка да плюс еще комиссар во главе батальона лезут в самое пекло. А не ровен час угодили бы в плен комполка и комиссар, — что тогда?
Мы молчали понурив головы.
— Знаете, как это называется? — продолжал А. З. Акименко. — Легкомыслие и… и… мальчишество, вот как это называется.
— Простите, товарищ генерал, что я вмешиваюсь, — сказала женщина со шпалами на петлицах, — но мне кажется, что можно подобрать еще и другие синонимы. Например: дерзость, удаль… ну… решимость, что ли…
— Ванда Львовна делает явные успехи в русском языке, — сказал другой военный, тоже в довольно высоком чине.
— Будет хорошо, если генерал представит нас своим смельчакам, — сказала женщина.
— «Смельчакам»… — проворчал Акименко. — Ну, идите, «смельчаки», знакомиться. К нам в гости писатели приехали, героев ищут, в «Правде» описать, вы тут вроде и некстати оказались.
Нам протягивали руки с трех сторон.
— Ванда Василевская.
— Микола Бажан.
— Александр Корнейчук.
А генерал не унимался:
— Вы, товарищи писатели, вон сколько синонимов им понадавали, а я вот сейчас про них такое расскажу — убедитесь, что мой окопный лексикон самый точный: легкомыслие это. И еще фокусничество. Вот возьмите его, например. — Он ткнул пальцем в мою сторону. — Думает, я не знаю, какой фокус он учудил третьего дня в наших тылах. И хоть он и сами пострадавшие обещали держать все в тайне, мне все-таки об этом доложили.