Умер отец, и жизнь начала проверять стойкость моего характера. Вместо того чтобы уехать к матери в Москву, я принял решение остаться в Туле заканчивать девятилетку.
А потом что? Мне было уже пятнадцать лет, и я не мог обременять мать лишними заботами — ей и так трудно с двумя младшими дочками. Тогда губком партии командировал меня на рабфак. Ради памяти отца сделали такое исключение, несмотря на мой юный возраст и отсутствие обязательного тогда производственного стажа.
Вот тут началось моё настоящее воспитание. Жил в общежитии, получал, как и все, десятирублёвую стипендию. На первых порах мне пришлось испытать отчуждение товарищей. Многим из них было уже под тридцать. Им, прожившим свою юность в тяжёлом труде у станка, в шахте, работавшим и грузчиками, и каменщиками, не по душе пришёлся мальчишка из интеллигентной семьи, с галстуком и вообще всем своим обликом напоминавший отпрыска “недорезанных буржуев”. Рабфаковцам казалось, что я занимаю чужое место. Да, оно так и было на самом деле. На первом и втором курсе все предметы, с таким трудом дававшиеся слабо подготовленным рабфаковцам, оказались мне знакомыми, и на уроках я зевал от скуки, что также не вызывало особых ко мне симпатий.
Я жил “на проценты прошлого”, о чём не раз говорили мне преподаватели, и, понадеявшись на эти проценты, не помню, по каким предметам стал получать неудовлетворительные отметки.
Здесь уместно упомянуть, что я, впоследствии избравший профессию радиоконструктора, недолюбливал математику, и в школе, и в рабфаке получал хорошие и даже отличные отметки только за решение геометрических задач на построение, а задачи на вычисление меня не интересовали. Видимо, тут и начал определяться мой непостоянный характер. Проявить изобретательность, смекалку — это я ещё мог, а вот довести до конца дело, казавшееся мне малоинтересным, было не под силу. Такой труд я невзлюбил и стал им манкировать.
Это пренебрежение к учению дошло до партийной организации, где на учёте состоял мой отец, и вот меня, пятнадцатилетнего мальчишку, вызвал один из партийных руководителей и сказал:
— Мы за тебя отвечаем, дали возможность продолжать образование, а ты художествами занимаешься.
А я действительно, не зная куда направить творческую энергию, занимался “художествами”. Ещё будучи в школе, поступил в художественное училище и продолжал там заниматься по вечерам, а на уроках пробовал рисовать карикатуры, которыми потом занялся почти профессионально — их регулярно печатали в местной комсомольской газете.
После разговора в парторганизации я исправил свои промахи, но “художества” не бросил, стал оформлять стенгазету, потом придумал какой-то “рабфаковский крокодил” и рукописный журнал “Грызуны”. В то время звучал лозунг: “Грызите гранит науки” — вот отсюда и пошло это странное название. Всем этим занимался чуть ли не единолично и тем самым постепенно приобретал уважение товарищей. У наиболее активных начали, как говорится, “прорезываться” таланты, и на этой почве крепла наша дружба.