.
Бергсон внес решающий вклад в осмысление образа как движения, не меньший вклад он внес и в осмысление образа-времени. Бергсон различает два вида распознавания: одно непосредственное, отсылающее к привычке, а второе альтернативное, обращенное к прошлому. Последнее, образ-воспоминание, занимает зазор между восприятием и действием в измерении аффекта. Именно эти воспоминания, в зависимости от настоящей ситуации и того, что она предполагает в качестве реакции, актуализируются в образах и направляют действие. Образ-воспоминание имеет разный статус при непосредственном и при внимательном распознавании. Он может играть роль виртуального образа в случае образа-воспоминания как способ кристаллизации внимания. При этом, по утверждению Бергсона, сам по себе образ-воспоминание не виртуален, он только актуализирует виртуальность «чистого воспоминания». Он – оператор, который, хотя и не в состоянии воскресить прошлое, тем менее является следом бывшего настоящего. Но это обращение часто натыкается на препятствия и терпит неудачи, на которые Бергсон обращает внимание, потому что именно эти несообразности кажутся ему наиболее интересными.
Кино сделает своим излюбленным объектом эти дизъюнкции внимательного распознавания: «Европейское кино весьма рано столкнулось с определенным рядом феноменов, таких как амнезия, гипноз, галлюцинации, бред, видения умирающих, а в особенности – наваждение и грезы»[1702]. Эти образы-воспоминания отсылают к измерению памяти и настоящего. Кажется, что ленты прошлого сменяют друг друга в последовательном хронологическом порядке. Но для Бергсона «с точки зрения актуального настоящего, каждый раз символизирующего их общий предел либо наиболее сжатый из этих регионов, они сосуществуют»[1703]. Бергсон использует метафору конуса, чтобы показать точку, которая собирает или конденсирует образы-воспоминания, требующиеся для действия, в двойном движении сжатия в ситуации оживленного внимания или расширения в состоянии покоя.
Отсюда возникает вопрос метафизического порядка: почему настоящее проходит? Это прохождение настоящего в действительности происходит одновременно с самим настоящим. Есть, таким образом, одновременность прошлого и настоящего, которое было, поскольку настоящее конституируется как прошлое в тот самый момент, когда оно возникает как настоящее. Настоящее, таким образом, удваивается по мере своего развертывания: в каждое мгновение оно оказывается расщепленным между прошлым и настоящим[1704]. Именно этот план неразличимости удвоения времени создает то, что Гваттари назвал «кристаллом времени», который Делёз позаимствует, сделав опорой образа-времени, этого прямого доступа образа ко времени, освободившемуся от своей зависимости от движения.