Оллин, грубо ругаясь, начал скатываться следом за мной.
— Не уйдешь.
Я поднялась, сначала на четвереньки, потом выпрямилась и побежала дальше, хватаясь за стволы худеньких серых осин. Силы были на исходе.
Возле спуска к реке мне пришлось остановиться — тропы вниз не было.
— Попалась, гадина!
Тогда я зажмурила глаза, плюхнулась на попу и просто поехала вниз по крутому склону, молясь всем богам, чтобы меня не швырнуло на дерево и не переломало все кости. Позади кричал Оллин, а я неслась вниз, поднимая вокруг себя снежные вихри.
Снег был везде. Летел мне в лицо, забивался за шиворот, под одежду, в рот.
Выкатившись на берег, я обессиленно растянулась на земле. Не был сил встать, измученно тело отказывалось подчиняться, но я поднялась. На чистом упрямстве. Оглянулась, чтобы убедиться, что мой преследователь не собирается отступать и катится следом.
Дальше бежать не могла. Пошла. Прихрамывая, держась за ноющий бок. Я чувствовала влагу под одеждой — те раны, через которые Оллин забирал кровь, снова открылись.
Старик приближался.
Я давилась от отчаяния и безысходности, понимая, что мне от него не уйти, не убежать. Он поймает меня, притащит обратно и разольет по бутылочкам, равнодушно наблюдая за моими мучениями.
Я просто разменная монета в его жестокой игре и с самого начала у меня была одна только роль — пешки, которую можно пустить в расход.
Его шаги раздавались уже прямо за моей спиной. Он хрипел и кашлял, но с упорством конченого маньяка преследовал свою жертву.
— Попалась дрянь, — прорычал он, и толкнул меня в спину, повалив на снег.
По щекам катились обреченные слезы.
— Отпусти, меня, пожалуйста.
— Заткнись! — прорычал он с трудом справляясь с дыханием, — просто заткнись, пока я тебе рот не зашил!
Я заскулила и начала ползти от него, толкаясь пятками от земли и помогая себе локтями.
— Думала, сможешь сбежать, — он пнул снег, швырнув мне в лицо целый фонтан белых искр, — от меня еще никто не сбегал!
— У тебя достаточно пузырьков с моей кровью. Пожалуйста. Дай мне уйти!
— Уйти? — противно рассмеялся он, — я тебя выжму, до суха, чтобы ни капли не осталось. А за то, что посмела сбежать, буду делать это медленно, вскрывая рану за раной, в самых больных местах, так что бы ты голос сорвала от криков, и забыла, что в этом мире есть хоть что-то еще кроме боли.
От того старика, ворчливого, но заботливого, с которым я провела лето, не осталось ничего. Передо мной стояло чудовище. Безжалостное, кровожадное, одержимое своими тщеславными помыслами.
— Знаешь, чего мне стоило тебя заполучить? Знаешь? — рычал он, брызгая во все стороны слюной, — посмотри на меня! Я старик! Дряхлый урод, которые два может встать утром с кровати!