От его черствости этим утром в моей душе вскипает адский, заправленный чертями бульон.
Подпрыгиваю на стуле, когда на стол рядом со мной приземляются ключи от машины, телефон, а потом о него грохает запотевшая бутылке минеральной воды из холодильника.
Вскинув глаза, враждебно смотрю на этого неандертальца в капюшоне. На фирменном Барковском лице серьёзная мина. Я видела старые фотографии. У них у всех эти подбородки, крупноватые носы и голубые глаза. У него, его отца, его деда и даже у прадеда. Поразительно живучие гены! И с мозгами, судя по всему, у них у всех туго!
Протянув руку, Ник берет приготовленную для его бесчувственной-скотины-отца тарелку с завтраком и двигает к себе, после чего начинает молча и сосредоточенно жевать.
Со злостью впечатываю телефон в деревянную поверхность стола и, перегнувшись через него, вырываю тарелку у Баркова из-под носа, рявкнув:
— Это мое!
Светлые брови иронично ползут вверх.
Выхватив из держателя в центре стола вилку, начинаю запихивать в себя ненавистный бекон, запивая его своим остывшим кофе. Утираю скатившуюся по подбородку каплю, глядя в удивленные глаза напротив.
Пусть они не думают, что Ольга Морозова старалась для них!
Если бы мама знала, что ее «пасынок» явится к завтраку, приготовила бы что-то и для него тоже… он завтракал с нами от силы раз пять. На кой черт явился сегодня?
Откинувшись на стуле, Никита забрасывает за голову руки и вытягивает под столом свои длинные ноги. Они задевают мои, в то время как Барков с интересом наблюдая за тем, как я давлюсь тостами и омлетом. Продолжая все также иронично гнуть свои брови и кривить губы, будто в курсе, как тяжело мне дается этот спектакль.
Откуда он может это знать? Он же ни о ком, кроме себя любимого, не думает, и уж конечно ему плевать на то, что я ем на завтрак, обед и ужин.
Кажется, им обоим плевать на нас!
— Никита, хочешь чего-нибудь? — слышу удивленный мамин голос.
Она явно не ожидала, что я стану претендовать на эту треклятую тарелку.
— Я могу приготовить… — добавляет поспешно.
— Спасибо большое, — будто бы искренне говорит он, неожиданно морщась и просовывая руку в кингурячий карман своей толстовки. — Обойдусь.
С этим он встает и, к моему шоку, достает из кармана Черныша.
Удивленно расширяю глаза.
Он такой крошечный, что в этом кармане их поместилось бы трое.
— Мяв… — еле слышно.
Роняю вилку, подставляя ладони, в которые Барков буквально стряхивает моего кота со своей ладони, ровно поясняя:
— Он сидел под котлом в подвале и орал, как резаный.
— Я… — быстро пережевываю и глотаю омлет, изумленно глядя на Черныша в своих ладонях.