Над маковым полем (Близнюк) - страница 41

– Хватит надо мной смеяться, паршивый ублюдок! – не выдерживаю его издевательств.

Обращается со мной, как с глупой Барби! Глумится над моим горем и унижает, как нелепого новичка в классе забияк! Вскакиваю с места, чтобы хорошенько врезать ему и обиженно покинуть комнату. Пусть мучается виной и искупает свою ошибку. Пусть исполняет все прихоти и вьётся вокруг меня, как пчела вокруг слишком красивого цветка с трагической судьбой. Но вскакиваю слишком быстро, так, что темнеет в глазах, а в затылке рассыпается порошок. И ноги резко опрокидывают тело на пол, и угол кровати врезается в висок, а пышная юбка сминается под огромной тяжестью плоти.

***

Мозги спутаны, словно иероглифы, нанесённые друг на друга. Ничего не разобрать, не отличить прошлое от настоящего, не разглядеть очертания пятиметрового аквариума.

Постепенно отрываю лопатки от мраморной поверхности и принимаю естественное для человека положение. Руки движутся параллельно стенам, а частокол ресниц прикрывает испуг. Над кексом-причёской с начинкой-черепом внутри наклоняется поникшее аметистовое небо. Сам безводный бассейн не имеет никаких углов: стены мягко округляются и замыкают меня в своих широких объятиях. От страха, застрявшего в горле, становится дурно. Мне никак не выбраться отсюда.

И я здесь одна.

Одна в широком гладком колодце. Одна в мраморной пустыне.

Замечаю, как кружок аметиста начинают заполнять похожие на камни тучи. Они наползают на него со всех сторон, съедают вольный простор и швыряют вниз комья зефирного снега. Горсти снежного варева шлёпаются на пол с глухим чмокающим звуком, заполняя цилиндр с завидной быстротой. Рядом со мной шмякается новая порция осадков, и я с недоумением ощущаю исходящий от него пар. Снег горячий. Снег густой. Снег совсем не похож на снег. Пока я ошеломлённо хлопаю глазами, сзади меня падает ещё один стог неснега. Знакомые запахи щекочут ноздри. Язык, словно у собаки Павлова, погружается в слюну. Я понимаю, что стою посреди великанской тарелки, которая заполняется кашей. То самое чувство, когда манная крупа вовсе не метафора.

– Высвободите меня! – вырывается инстинктивный крик. – Я не хочу умирать! Я не хочу быть погребённой под чьим-то калорийным завтраком!

– Тогда ешь! – властно разливается чей-то приказ.

– Нет! – захлёбываюсь слезами. – Я не стану полнеть и уподобляться свиньям! Я не превращусь в грузную домохозяйку, которую интересует только памперсы и уборка!

– Лучше каша в животе, а не в голове. Ешь! – командует невидимка, а я тону в тёмно-синей туши. – Только так ты можешь выжить! – давит повелитель, и я ем.