Впрочем, визиты Санты участились. Теперь он навещал меня не только по праздникам, но и в обычные будни, когда меня отпускали из школы пораньше.
– Вот тебе за двойку! Вот тебе за двойку! – постанывал он, и тогда я узнал, что Санта Клаус вовсе не Санта Клаус, а мой
Дорогой
Папочка.
– Вообще-то надо было рассказывать не настоящие истории, – осторожно остановливает Купидона Лох.
– Ах, да? – смущается он. – Но ничего. Моя история тоже не до конца правдива. – Все выдыхают с облегчением. – У нас не было своего дома, трубы и камина, – поясняет Купидон, и все снова напрягают блестящие лица.
Их ожидания не подтверждаются – дальнейших сносок не следует.
Лох сидит на бабушкинском диване и старательно подстригает ногти на ногах. Острый месяц от среднего пальца отлетает куда-то в пестроту паласа. За ним отскакивает ещё один ноготок. Аккуратные маникюрные ножнички мягко скользят по роговым пластинкам, не задевая кожи. Порой Лох откладывает их и пользуется щипчиками, чтобы откусить непослушный заусениц. Его пристальному вниманию можно только позавидовать, но свет закрывает тонкая костлявая фигура Мэрилин.
– Хватит свои ногти разбрасывать, мерзкий ублюдок! – кривится она. – И отдай мои принадлежности!
– Угу, – медлит Лохматый и демонстративно возвращает Монро её потенциальные орудия убийства.
Девушка, похожая на ссохшуюся мумию, смиряет его победным взглядом и прячет вещицы в подозрительно маленький коралловый клатч. Уходит. Вновь в комнате воцаряется морозная стылая тишина.
Зима. Темнеет рано. Светает поздно. За окном темно, и не понять, солнце ещё не встало или только скатилось за элитные новостройки.
– Чего сидишь? Медитируешь? – проходит мимо Дали, шаркая чьими-то ветхими тапочками. Наверное, ими обедало ни одно поколение моли.
– Нет. Просто происхожу, – отвечает Лох.
– На улице происходить будешь! Пойдём пошатаемся во дворе, повеселимся, – подмигивает парень, и патлатый лениво оставляет нагретое местечко.
Нерасторопно заполняет собой штанины, обувает не самую подходящую обувь и набрасывает куртку. Незаметно к ним подтягивается остальная троица. В узком пяточке коридора жуткая толкотня и давка, но вскоре народ выпрыскивается в подъезд и с пчелиным гудением устремляется к лестнице, по пути застёгивая молнии и поправляя шапки.
На выходе их ждёт миленький пейзаж. Голое небо натягивает на себя гипсовые облака, прикрывая наготу. Белёсые кружева веток, заштрихованные инеем, наносят на небо узор. Впереди расстилается детская площадка, изувеченная современной гжелью. Воздух чистый и свежий, словно город только что почистил зубы.