Когда в Царстве мертвых наступает вечер, из дворца выходит Кащей с лейкой. Он зачерпывает из бочки нагревшуюся за день живую воду и, осторожно ступая только по тропинкам, поливает Яблоню с молодильными яблоками, Дуб зеленый, Смородиновый, Калиновый и Ракитовый кусты, Орех и свою любимую малину. На Мировое древо Кащей материализует насос и задумчиво стоит со шлангом неисчислимое количество времени.
После Мирового древа, надев резиновые сапоги, Кащей деликатно обходит с лейкой все доступные со стороны тропинки цветы. Струи обмывают цветок со всех сторон. Кащей осматривается вокруг, вздыхает и садится на пахнущее размокшим деревом крыльцо. Если бы цветок обладал, кроме осязательных, еще и слуховыми анализаторами, то услышал бы, как Царь мертвых уныло бормочет себе под нос: «Экстрим, экстрим… Всей ей экстрим… Нет чтобы предупредить, в какой цветок материализуется! Весь день сидишь во дворце, боишься выйти – не дай Хтонь, случайно затопчешь! И цветы толком не польешь…»
По саду стелется нежный белый туман, и разливается ночной аромат цветов. Кащеева жена благоухает вместе со всеми. Пришедший к Кащею на крыльцо Кот Баюн внимательно принюхивается к запахам сада, но валериану вредная Царица перед материализацией выполола.
Что бывает, если долго стоять на балконе не по делу
Я вышел на балкон. За моей спиной в чужой квартире играла гитара и очень разные люди пели, заканчивая программу до наступления одиннадцати вечера. Эта беда всех квартирников – ограничения по времени, предусмотренные законом, позволяют соприкасаться с искусством не так долго, как всем хочется. Соседи, полиция и прочие радости бытия ратуют за тишину… Вторгнутся, вломятся и сделают что-нибудь эдакое.
Балкон в старой пятиэтажке был оборудован всеми доступными человеку удобствами. Скамеечки, пепельницы, подушки и мягкое кресло изящно прятались за обложенной какими-то досками решеткой от внешнего мира. Островок уюта посреди сентябрьской ночи. Лодка или плот в темной листве, прорезанной одиноким фонарем. Много метафор, да, слишком много для такого ординарного события, как перекур во время квартирника. Однако обстановка располагает, так что делать с этим нечего – раз уж пошла в голове литературщина, то от нее отделаться поможет разве что сон, а за ним ехать через весь город да еще немного. Проще сесть, щелкнуть огоньком и отдаться на волю чему-то маленькому и подпрыгивающему, что пытается вылезти изнутри головы.
Нда. Видимо, это свойство любого человека, нежно знакомого с текстом – переводить все свои ощущения в слова. Казалось бы, что такого, да ведь в том наборе букв, который раз за разом выпрыгивает на бумагу (пусть даже она существует исключительно в уме рассказывающего о ней), смысла еще меньше, чем в разнообразных векторах, пробивающихся сквозь измученный портвейном организм. Сентиментальщина, ей-богу, какая сентиментальщина да глупость в придачу. Как я могу описать… А, впрочем, попробую. Пусть даже в рамках очередного упражнения ума. Вот свет, что бьет мне в затылок, смешивается с музыкой и стихами, вот ветер и голоса внизу, вот запах уходящего лета, вот стакан с вином и дым, уходящий в ночное небо. Они складываются, переплетаются, сцепляются хвостами и тянут меня за собой в совершенно непрошеную сторону. Черт, черт, это совсем не то. Мне срочно нужен собеседник. Чтобы вышел на балкон, чтобы достал папиросу, чтобы помолчал и посмотрел на фонарь, и, искоса взглянув на меня, пробормотал в сторону повод для разговора. Эдакий высокий, немного угловатый, в черном костюме и белых кедах… Хорошо было бы. Но, раз такого нет, то можно что-нибудь выдумать.