– Холодно сегодня, – скажет этот высокий, с залысинами. – Нет, правда, холодно. Осень рано начинается. – И так, со значением, на меня посмотрит.
– Да-а-а… – отвечу я. – Холодно.
– А что вы тут тогда стоите, раз холодно? Пойдемте внутрь, там вино еще есть. Музыка, играют. Между прочим, насколько я понял, ваши друзья. А вы тут стоите. Пойдемте, – бестактно начнет говорить этот человек. В этот момент я пойму, что он совершенно, вот абсолютно нереален. Люди так не говорят. Не здесь, так точно, в каких-нибудь рассказах. Это ведь каким запасом наглости надо обладать, чтобы незнакомому человеку что-то там советовать, да еще и в таком тоне. А все равно приятно. Зовет к столу, заботится.
– Мне, знаете, туда совсем не хочется, – так отвечу я ему, проверяя на выдуманность. Легкое, полуинтеллигентское хамство очень хорошо помогает различить, живой это человек или плод фантазии. – Мне и тут, знаете, неплохо.
– А мне так не кажется, – скажет этот удивительный человек в черном костюме. – Вас что-то выгнало наружу и заставляет пускать дым в ночь с кислой рожей. Вряд ли музыка, тем более не стихи. Вот что? Ведь это, в вашем-то возрасте, уже не солидно.
Тут я точно пойму, что передо мной выдумка. Ну какой возраст, мне везде паспорт показывать приходится, чтобы доказать, что я не школьник. Не помогает ни борода, ни прикид, ну ровным счетом все меня до сих пор принимают за подростка. Внешность, что ни говори, такая. Соответственно, так и надо с ним разговаривать. Как с галлюцинацией.
– Мне, – скажу, – в голову ерунда всякая лезет. И никак ее выгнать не получается, вот хоть стой хоть падай. Вас как зовут?
– Костяной… Костя. Пусть будет Костя. Продолжайте, прошу.
– А меня… А впрочем, не важно. Вы и так это без меня знаете, наверное. Так вот, эта ерунда зовется память. Каждый раз, когда я прихожу на эти мероприятия, где много людей, где все вроде бы дружны и друг друга знают, где есть такие балконы и такие фонари, меня все время тянет уйти. Этот свет, звук, все это, в общем и частности, напоминает о прошлом. Ведь было же время, когда я чувствовал, всей кожей и всем нутром чувствовал это… братство, наверное. Вокруг меня были люди, такие же молодые идиоты, как я. Мы делали всякие вещи, делали много и хорошо, мы не просто пели под гитару и пили всякие напитки, нет. Мы были связаны общей идеей, общими целями, каждый из нас мог часами говорить с другим, и это никогда не надоедало. Верите, у меня было три товарища, с которыми я чувствовал себя всегда… собой, что ли. Никогда ни до, ни после не было такого четкого, ясного ощущения себя, мира, реальности. Все было живым и исполненным смысла. Может быть, это и есть то легендарное «чувство локтя»? Или что-то такое, чему еще не придумали толком подходящего названия? Не важно. В то время я ощущал себя и мир как единое целое, как неотъемлемую часть происходящего, где люди и вещи были исполнены смысла, где все было… постижимым, наверное.