Кто же осмелился ускорить смерть старого владыки? Рамсес, уставший ждать своей очереди занять престол, кто-то из его доброжелателей – или же один из сторонников самого Пентенефре, ведомый схожими мотивами? Быть может, даже… Он стиснул зубы: нет, такого просто не смогло бы остаться незамеченным! Даже пропусти он некие перемены в поведении своих близких – верный Кахотеп тотчас указал бы на это, намекнула бы и таинственная, но по неведомым причинам все еще остававшаяся на его стороне жрица Нейтикерт… Или и они замешаны во всем этом – из самых лучших побуждений! – а стало быть, нельзя верить вовсе никому… Нет, нет, о таком и подумать страшно, повторял Пентенефре про себя снова и снова. В конце концов, он редко ошибался в людях прежде – и всегда старался окружать себя теми, в чьих дружбе, преданности и нравственности был убежден. Стало быть, это кто-то не из своих… Он так увлекся этими неприятными размышлениями, что не сразу заметил появление матери.
Царица Тия была всего на три-четыре года моложе своей более удачливой соперницы; но человеку несведущему разница в их возрасте показалась бы куда значительней. От природы одаренная необыкновенной красотой, в прошлом лучшая танцовщица гарема и теперь почти не утратила прежней легкости и плавности движений. Как текучая вода, неуловимая и гибкая, совершенно бесшумно прошла она, ступая по полу босыми ногами – в своих покоях Тия никогда не носила сандалии, невольно выдавая собственное низкое происхождение; когда-то другие наложницы потешались над ней из-за этой причуды, позже – повторяли за ней, желая понять секрет удивительной легкости ее поступи. Ни то, ни другое не приносило ожидаемых последствий: сколько Пентенефре помнил мать, та всегда посмеивалась над неуклюжими попытками разных танцовщиц двигаться подобно ей, а злословящих сплетниц, казалось, не замечала вовсе долгое время, а затем мстила – по-женски тщательно и выверенно, так, чтобы никто ее даже не заподозрил. Немало ее конкуренток смогла устранить Тия способами, удивительными в своей изощренной изобретательности: подсыпанным в кровать толченым стеклом, разнообразными средствами для ухода за телом, что в сочетании с уже имеющимися у жертвы благовониями или пудрой становились смертельным ядом, отравленными подарками, переданными через третьи руки и словно бы случайно… Если великая царица Тити управляла дворцом и принадлежавшими семье фараона землями, то в гареме полновластной хозяйкой была именно Тия, в полной мере познавшая все его интриги, умевшая найти подход к кому угодно, выждать момент и затем нанести смертельный удар. Пентенефре и прежде знал о жестокости матери; не раз и не два даже проявлял к ней неуважение, требуя отказаться от мести очередной самонадеянной любимице фараона, посягнувшей на ее власть в гареме. Тия всегда старалась уходить от подобных разговоров и вообще чаще держала все в тайне от сына; но она искренне любила его и иногда, в качестве исключения, соглашалась сохранить жизнь очередной зазнавшейся дурочке – в конце концов, такие всего спустя пару месяцев находили свою участь сами, наскучив фараону или перейдя дорогу более решительным соперницам.