– Кто это был? – настойчиво перебил Кахотеп. Слуга замотал головой:
– Я… недостойный не видел. Он испугался и спрятался в опочивальне повелителя. Те люди – у них были закрыты лица, а между собой они не разговаривали. Только… только недостойный слышал кое-что странное, – он опустил голову и надрывно закашлялся, но тотчас заторопился, не дожидаясь новых вопросов: – Повелитель узнал одного из убийц; недостойный слышал, как он сказал: «Ты?..» – а затем тот ударил его ножом в первый раз, и еще, и еще… – старик сгорбился, тяжело дыша; по морщинистым щекам его текли слезы: – Недостойный раб ничем не мог помочь… и побоялся рассказать господину следователю сразу – он думал, что его казнят…
Кахотеп молчал, стиснув зубы. Сам он скорее освежевал бы себя заживо собственными руками, чем остался бы в укрытии, когда его великодушному господину и другу грозила бы смерть; но осуждать беспомощного и несчастного старика отчего-то было выше его сил. Выждав минуту, он спросил как можно тверже:
– Это все, что ты запомнил?
– Недостойный слышал еще кое-что, – просипел старик, согнувшись в три погибели и держась за грудь; говорил он столь тихо, что Кахотепу пришлось наклониться к нему совсем близко. – Крик боли… Их было много, много, но один раз то был не голос повелителя. Он успел ранить кого-то из нападавших, недостойный клянется!.. – колени его подкосились, и он окончательно сполз на горячий песок, заходясь истошным лающим кашлем. Нубиец дернул его за шиворот, пытаясь понять, что происходит, и тотчас заметил медленно расползающееся у ног старика пятно алой крови.
– Отрава! Успели… – прохрипел слуга, из последних сил цепляясь за предплечье Кахотепа; тот перевернул его на бок, не давая захлебнуться кровью, и огляделся потерянно – но вокруг них никого не было, лишь поодаль копошились в тени от небольшой пристройки многочисленные нищие. Ни один из них, казалось, даже не заметил ничего…
– У… по… повелителя… не было оружия!.. – простонал умирающий. – Иначе… иначе бы он забрал с собой хоть кого-то… он был искусным воином прежде… Ищи! Ищи раненого, он убийца… Ищи… ищи… – Хрип его оборвался и смолк. Кахотеп медленно поднялся на ноги.
Нужно было как можно скорее сообщить обо всем царевичу Пентенефре.
Во дворце его уже поджидал начальник стражи Хет-хемб – и без того крайне неприятный человек, в первые месяцы непрерывно всячески задевавший Кахотепа, будто ему невыносим был сам вид темнокожего нубийца, верно тенью следующего за царевичем Пентенефре или – изредка – в одиночку по его поручениям. Быть может, так оно и было: у Хет-хемба была репутация человека, даже к собственным соотечественникам относящегося глубоко пренебрежительно, не говоря уже о чужеземных пленниках и бывших рабах вроде Кахотепа. Со временем глава меджаев вынужден был прекратить явные нападки – нубиец не терял своего положения при царевиче, обзавелся достаточным весом среди прочих слуг и невольным опасливым уважением с их стороны – но до сих пор между ними сохранялось настороженное негласное противостояние.