Проведя на строительстве в речных землях большую часть жизни, мальчишкой захваченный в плен, он уже плохо помнил обычаи и верования своего народа. Боги отца, охотника и отважного воина, убитого вражескими захватчиками, были жестоки и кровавы; но мать Кахотепа, будучи родом с далекого севера, рассказывала ему о загадочной прародительнице всех небожителей, закрывающей свой светлый лик от любого взора и с луком в руках хранящей тех, кто ей молится – великой Танит, или Нейт, как именовали ее в Та-Кемет. Сильная, милосердная и справедливая богиня, принимающая под свое покровительство утративших надежду людей: мужчин и женщин, стариков и детей, чужеземцев и рабов – разве не равны все перед уродливым ликом несчастья? В этом они были одинаковы со своей верной жрицей; удивительно ли, что за столько времени Кахотеп так и не сумел оправиться от того безотчетного порыва восхищения?
Он никогда не позволил бы себе дерзкий взгляд в сторону той, на которую уже смотрел его господин, друг и благодетель. Глаза Пентенефре всякий раз загорались восторгом и любопытством при виде Нейтикерт, он спрашивал ее мнения, прислушивался к советам – порой даже слишком; в другое время Кахотеп непременно сдержал бы себя, но теперь волнение и гнев обнажили его истинное чувство.
– Не верю, что вы, госпожа, так говорите! – резко, яростно отрезал он. – Быть может, благодарность вовсе не известна знатным людям; но слуги помнят доброту своих господ!
– Знатным? – сощурилась Нейтикерт, словно задетая за живое его словами; но Кахотеп лишь упорно склонил голову:
– Да, так, госпожа! Вам есть, что терять; мне же – ничего, кроме собственной жизни. Сегодня я отправлюсь в дворцовую тюрьму, освобожу господина Пентенефре и увезу из города… а вы – молитесь дальше богам и надейтесь на доброту владыки Рамсеса. Вы делаете добрые дела, так не вмешивайтесь в это и дальше! Боги все равно любят вас! – яростно прибавил он, круто разворачиваясь темневшему меж колонн выходу из дворика.
– Тебя же убьют там, ты не понимаешь? – крикнула ему вслед жрица Нейтикерт. Кахотеп остановился на мгновение, вжал голову в плечи и ответил неуступчиво:
– Так помолитесь за меня после, госпожа! Прощайте!
Служительница Нейт не пыталась его остановить. Быть может, и стоило – но целая жизнь, проведенная в жестких рамках храмовых законов, научила ее, что бесполезно останавливать уверенного в своей правоте человека.
Конечно, Кахотеп не мог этого знать – даже большинство окружавших теперь верховную жрицу подчиненных не имело возможности заглянуть в ее прошлое более чем на восемь-десять лет назад – и сама Нейтикерт многое успела если не забыть, то отодвинуть в своей памяти в самый дальний угол, куда заглядывала лишь изредка. Детство ее вовсе не было беззаботным и веселым, как и у многих других, всерьез посвятивших себя служению богам, не выбравших жречество ради почтенной и не слишком хлопотной жизни или же по традиции, установленной когда-то их предками. Имелись и последние, конечно – Нейтикерт встречала подобных людей не раз и успела проникнуться искренним презрением: появлявшиеся в своих храмах только в дни празднеств и обязательных служб, пренебрегавшие ежедневными многочасовыми молитвами ради единения со своим божеством – высшей благодатью для истинного жреца – но при том нередко занимавшие изначально не последние посты в священной иерархии, многие из них были в глазах простых людей значительнее нее самой. Любовь к божеству затмевала в глазах жителей Та-Кемет недостойное, лишенное должного рвения поведение его служителей; эти пользовались хему нечер – жрецы храма великого Амона, а также последователи почитаемых немногим менее Ра, Птаха, Осириса и Гора.