И он не хотел даже думать о том, что останься он в своем прежнем положении, уже не имел бы права считать, как считает теперь, будто судьба поступила вполне логично, выдав счастливый билет именно ему, нежели кому-то другому.
Он был абсолютно убежден, что в нужный момент оказался достойнее иных претендентов на свою нынешнюю работу, и произошло это в силу именно его выдающихся личных качеств. И только они определяют его сегодняшний уровень жизни.
Признать, что всё совсем не так, было бы для психики Андрея Алексеевича чрезвычайно неприятным и разрушительным. Вот он и не признавал! И не очень-то по этому поводу сетовал!
– Андре-е-й! – из соседней комнаты раздался певучий призыв Татьяны, прервавший своей настойчивостью воспоминания Андрея Алексеевича.
Он из кабинета лениво появился в проёме двери с поднятыми бровями, выражающими немой вопрос: «И что?»
– Андрей, ты Говорова знаешь?
– Маршала Советского Союза?
– Не дурачься! У тебя же товарищ в училище был… – допытывалась Татьяна, замечая, как супруг, наконец, стал выплывать из своих размышлений. – Так это он, пожалуй, заходил ко мне вчера в «Одноклассники» и оставил сообщение.
– Интересно! Что же хорошего он тебе сообщил?
– Вот что! Слушай! «Татьяна, судя по вашей фамилии, возрасту и месту жительства, вы можете быть замужем за Андреем Смеркиным. Тогда отзовитесь или свяжите меня с ним. Скоро юбилей нашего выпуска, хорошо бы собраться!» И всё! Ты рад? Ты ему ответишь?
– Конечно! Нам с тобой прятаться ни к чему! Только я переведу его на свой адрес. Да вот… Я его имя уже не помню… Летят годы! Вроде бы, Димка! Или Пашка? А, может, Виктор? Всё переплелось! Сорок лет – почти вся жизнь за спиной!
– Давай, давай! Разверни это дело. Заодно в Казань съездим! Тебе же она, как я понимаю, интереснее Рима? – съехидничала жена.
*
В тот же день через скайп состоялась встреча однокашников, ни разу не видевшихся после выпуска. Потому интересным казалось всё. Для начала стали выяснять «боевой путь» каждого после училища.
Начал рассказ Анатолий Говоров. Поведал он немного, поскольку не виделись столь долго, что жизненный опыт подсказывал обоим соблюдать некоторую осторожность, дабы не попасть впросак самому и товарищу не надавить на больную мозоль. За внешними и бурно проявляемыми восторгами скрывалась заметная настороженность и контролируемая немногословность.
– Я же помню! – подтвердил Анатолий Андрею Алексеевичу. – Ты после училища удачно распределился в ПрибВО, а я в составе большой группы ребят из нашего взвода оказался в Нерчинске, будь он неладен! Думаю, это райское местечко известно тебе хотя бы понаслышке. Понятно, что ракетная служба по своей сути везде одинакова. Те же должности и обязанности, та же техника, морока с нею и с личным составом, а вот условия нашей жизни часто отличались как небо и земля. Не напрасно в Нерчинск ссылали декабристов! А потом и нас! Хотя это шутка! Понятно, мы там сдерживали лучшие намерения наших без меры активных друзей-китайцев. С должности начальника штаба дивизиона я вырвался в академию, но большинство наших ребят так там и остались, в бессрочной ссылке. Два года в Ленинграде пролетели в тумане напряженной учебы. Ты сам знаешь, как это давалось взрослым мужикам, но по выходным с семьёй мы воодушевленно изучали всю тамошнюю красоту пригородных царских дворцов. Спасибо надо сказать тем, кто создавал офицерам подобные отдушины именно в больших и красивых городах. Ленинград запомнился на всю жизнь. Но мы воспринимали его тогда, лишь как крохотный этап своей жизни, или, точнее, как выигравший лотерейный билет, а сами были настолько устремлены в будущее, что всё происходящее с нами считали чем-то промежуточным, не столь уж значимым в своей военной судьбе. Мол, всё самое важное у нас еще впереди! А вышло-то иначе! Только мы это потом поняли!