Крым я открыл, когда мне было уже двадцать. Приятели на физфаке вписались в студенческий отряд, собирать груши и персики в Бахчисарае. Ну и я за компанию. Когда груши надоели, мы отправились хипповать на побережье.
Вообще-то мы не знали, как это правильно делается, и потому хипповали как попало. Макс, Женя, Андрюха, Димка, две сумасшедшие Ленки, Марина – состав нашей группы плавал, кто-то выбирал другой маршрут, кто-то задерживался в понравившемся городке, но потом мы опять встречались в каком-нибудь месте силы, и снова болтали обо всëм на свете, устроившись ночевать прямо на берегу под яркими звëздами, или штурмовали вместе маршрутный катер, чтобы доплыть до следующей крымской пристани.
Начали мы с Ялты, ночевали в Никитском ботаническом саду, в нижней его части, которая выходит к морю. Днём мы вылезали через дыру в заборе на секретный пляж, а вечером забирались обратно в парк и спали в овраге под соснами. Там был такой мягкий стелющийся кустарник, наверняка занесенный в Красную книгу.
Почему всё началось с этого сада? Что заставило нас выскочить из старого троллейбуса на остановке «Никита», а не на какой-то другой? Лишь через тридцать лет я понял это, когда снова приехал туда и нашёл отличное место для рисования: каскад прудов с лотосами и журчащей водой, в тени огромных платанов и кедров. Только тогда дошло, что про это место я читал ещё в школьные годы, в «Лезвии бритвы» Ефремова. Там подруга главного героя выигрывает в лотерею ковёр – «но на что мне ковёр?» – говорит она, и тратит весь выигрыш на два билета в Крым, и показывает ему Никитский ботсад.
Ну а в нашем студенческом 1991-м нас всё-таки прогнали из сада через три дня. Но мы уже поняли, что теперь можем ночевать где угодно: хоть в сосновом лесу около Алушты, хоть под горой Кошка в Симеизе… Шерстяное одеяло в рюкзаке, вот и весь летучий дом.
После Симеиза я отправился в одиночное плавание – и оказался в Рыбачьем. Вот где настоящие хиппари стояли! Целый дикий пляж голых волосатиков в феньках. Я долго брёл среди них, уже стемнело, я присел отдохнуть и услышал, как кто-то бренчит на гитаре. Дальше всё просто: спел им «Инженера на сотню рублей», они в ответ спели «На этом берегу рок-н-ролл лучше» – и оставили меня у себя на целую неделю. Когда в конце недели кто-то разбудил нас утром и сказал, что в Москве путч, я воспринял это как очередную шутку обкурившихся соседей по пляжу.
Следующим летом мы двинули в другую часть ЮБК, в Севастополь. Сначала – на пахнущие степью развалины Херсонеса, а после на Фиолент, где я разводил костёр завалявшейся в кармане шпаргалкой с военной кафедры, с описанием оперативно-тактической ракеты 8К14. Там ещё был такой подводный грот в самом конце мыса… Или это было рядом с Балаклавой? Тут память немного сбоит – наверное потому, что обратно в Питер я вёз коллекцию крымских вин, из которых самым любимым до сих пор остается инкерманский рислинг.