– Много вас, – бормочет баба Тома. – Много вас, кто вы не пойму? Вот ты кто? – вдруг указует она на Раису.
Та вздрагивает, ртом хлопает, как рыба-малёк:
– Раиса, соседка.
– А вот еще одна Раиса… Прям за тобой стоит. Там – Анька-преступница, Витя, малой какой-то, не знаю его и Светлана-покойница и люди, людей-то откуда столько?
– Вы, бабушка, лекарства-то какие-нибудь принимаете?
– Принимаю, как не принимать. Вон, целая ваза с лекарствами!
И впрямь ваза. Чешского стекла. Доверху полна блистерами и коробками.
– Вы бы снотворного выпили и снова спать легли. Поздно уже.
– Ночью-то я не сплю, – машет рукой баба Тома. – В окно смотрю или чай пью, – замирает, голубые глаза туманят слезы. Плачет? Или старческий конъюнктивит? Скребет ногтями клеенку на столе. И вдруг, что-то важное вспоминает. – Слушай, говорят, кто-то последнее дыхание поймать должен, тогда покойник в том человеке оживет. Да не пугайся ты, дуреха. Видишь, родственнички мои меня бросили. Аспиды. Не нужна оказалась. Хоть ты со мной побудь.
За полночь Раиса укладывается на диване. Баба Тома – на узкой девичьей кровати. Открыт балкон и Раиса, боясь, что продует, подушкой закрывает голову. А старушка любит свежий воздух, у нее щитовидка, и та ее душит, когда кислорода ей не хватает.
Просыпается Раиса от нехорошего предчувствия. Сдергивает подушку с лица. Баба Тома стоит над ней с молотком.
– Вы что, бабушка? – кричит Раиса, закрывая голову руками, садиться и прижимается спиной к ковру на стене, подальше от бабки.
– А я-то думала, кто там под подушкой? Ты или не ты? Может, какая другая Раиса? – молоток опустила. – Сидела возле тебя смотрела, смотрела. Думала, кто там может быть? Решила, стукну молотком, тогда и узнаю.
– Знаете, бабушка, если вы меня будете молотком по голове бить… – Раиса не находит слов. Молочно-голубые глаза бабы Томы смотрят по-детски, невинно. Ну, не виновата она, что сразу не поняла, кто под подушкой мог оказаться. – Давайте, я спать к себе пойду, а для вас в магазин утром схожу.
– Сходи, сходи, – радуется бабка. – Пастилы мне купишь. Батона свежего. Подмосковный батон-то бери, – кричит она Раисе уже с порога.
***
Умирала баба Тома в больнице города Одинцово, в старом флигеле с деревянными полами. На рассохшиеся половицы лилась ее кровь, шла горлом. Она раскачивалась и выла. Норовила встать. Пока ее не связали. Привязали к кровати, за руки, за ноги. Отмыли. Она шептала: «Домой, домой хочу».
– Родственники явятся, живо домой выпишу, – грозил своей тени на стене главврач. – Не хватало, чтобы у меня в терапии от гангрены помирал человек.