Индексы
Говорю я плохо, гораздо хуже, чем думаю: буквы не успевают складываться в слова и падают из моего худого рта, словно бусинки с порвавшейся нитки. Зато я могу сочинять. Я сочиняю книгу. Это фантастическая повесть. Она всегда со мной, всегда в моей голове.
В комнате, где я лежу, два окна. Одно большое, вертикальное. В нём почти всегда темно, лишь иногда солнце проступает редкими пятнами или полосами. Другое поменьше и горизонтальное. Это телевизор. Он всегда настроен на один и тот же канал, где показывают торсы людей, разные картинки и текст, который исчезает быстрее, чем я успеваю его прочитать. Однажды мне повезло, и экран телевизора застыл, будто замороженный. Текста на нём было мало, так как большую часть занимал человек со смешно открытым ртом, а вверху были буквы, цифры и стрелочки. Стрелочка определяла цвет всей надписи: если она была направлена вниз, то – красный, а если вверх, то – зелёный. Под замершим человеком была целая строка, но я так и не понял, что в ней было написано. Я вчитывался в неё раз за разом, пока не пришла Мария. Она что-то сделала с маленькой чёрной коробочкой, которая стояла у телевизора, и его экран снова ожил.
Мария приходит ко мне один-два раза в день. Она приносит тазик с водой, мусорный пакет и сероватые тряпки. Тазик с тряпками она ставит на табурет рядом с кроватью, надевает перчатки и задирает моё одеяло. Его, одеяло, она собирает на моей груди складчатым горным хребтом, из-за которого я не вижу нижнюю часть себя. И, судя по появляющемуся кислому резкому запаху, смотреть там не на что. Лицо у Марии каменеет, а движения становятся механическими. Сначала она, после небольшой заминки, выбрасывает в мусорный пакет бело-жёлтый свёрток, а потом намачивает в тазике одну из тряпок. Этой тряпкой, не забывая её иногда окунать в тазик, она делает по мне несколько продольно-поперечных движений. Затем Мария повторяет то же самое, но уже другой, сухой, тряпкой. Под конец, перед тем как разровнять горный хребет одеяла, она с усилием на меня что-то надевает.
Кормит меня Мария с ложечки. Жидкой смесью с комочками. Наверное, это каша. Впрочем, вкус я чувствую неважно, да и мне, в общем-то, всё равно. А заканчивается трапеза стаканом воды, который Мария, аккуратно наклоняя, держит у моего рта.
Не знаю как, но Мария с нами давно. Она появилась, когда ещё был жив отец. Молодая и наигранно весёлая она зашла тогда ко мне в комнату, чтобы познакомиться. Нет, в тот момент она сохранила и улыбку, и бодрость в голосе, но вот её глаза… Хотя, при чём тут её глаза? Я своих-то сто лет не видел и забыл уже какого они цвета. А Мария меня кормит, ухаживает за мной, и благодаря этому я могу сочинять свою книгу.
